Юрий Хазанов - Лубянка, 23

— Наверное, спаниели самая умная порода? — сказала Аня, в ее голосе невольно прозвучали льстивые нотки.

Однако хозяин не поддался на лесть.

— Все собаки умные, — ответил он. — За исключением глупых. Как и люди. А вот что спаниели самая старая из охотничьих пород, это вроде бы верно. Если хотите знать, они попали в Европу еще в древние времена. Из Египта и Греции. Больше двух тысяч лет назад. Тогда охотничьим собакам намного трудней было: требовалось обнаружить птицу, но не вспугнуть — чтобы охотник мог набросить сеть. Представляете?

Я постарался представить, и мне стало невыразимо жаль далеких предков Каро. А он сам показался уже из кустов с панамкой в зубах и получил еще один кусок печенья.

— Спасибо, — сказала Аня, водружая на голову Ашотика панамку. — А сколько вашему песику лет?

— Четыре, — ответил хозяин и, предупреждая следующий вопрос Ани, продолжил: — Хотите знать, сколько это на человеческий возраст? По самому последнему способу пересчета шесть месяцев жизни щенка можно приравнять к десяти годам человека, один год — к пятнадцати.

— Ого, — сказал я, произведя в уме кое-какие арифметические действия, — выходит, вашему Каро уже под шестьдесят?

— Нет, тут не совсем так. Специалисты в этих делах приравнивают два первых собачьих года к нашим двадцати четырем, а потом каждый год собачьей жизни к четырем человеческим. И, значит, Каро сейчас в самом расцвете лет. Ему…

— Тридцать два! — крикнул Гурген, и бритоголовый мужчина одарил его благосклонной улыбкой.

И тут я вспомнил вдруг просьбу Алика, с которой тот обратился к друзьям после того, как вернулся с норвежского острова Шпицберген, где, судя по его рассказам, ему было довольно тоскливо, потому что близких людей среди советских работников он как-то не обрел и если общался, то большей частью с их ротовой полостью, а что касается основного населения острова — норвежцев, то общение с ними было вообще нашим людям строго запрещено — от полости рта до пят. Однако на собак запрет не распространялся, и Алик познакомился с местной лайкой, которая привязалась к нему; они совершали совместные прогулки и даже делали вид, что охотились. Пес был крупный, красивый, и звали его Каплин, с ударением на последнем слоге, что в переводе означает, по-видимому, «Мыс Лин». Так вот, просьба Алика заключалась в том, чтобы помочь ему найти хорошего щенка охотничьей породы, но не из крупных: потому как жил Алик в комнате размером едва ли больше восьми квадратных метров.

И я подумал, что встретившийся нам знаток собак мог бы вполне помочь Алику. Я сказал ему о сокровенном желании моего друга, и он сразу же, словно ждал вопроса, ответил, что три месяца назад его Каро стал счастливым отцом четырех щенков, три из которых уже запроданы, а один ждет нового хозяина. Только хорошего, конечно. Я заверил, что мой друг один из самых порядочных людей в городе Москве (что, в общем, не было большим преувеличением), после чего бритоголовый мужчина сообщил мне свой телефон и что зовут его Георгий Георгиевич. Кроме того, он посчитал нужным изложить вкратце родословную Каро, и я узнал, что имя его отца — Чарли, а матери — Дэли, что у них оценки на выставке — «оч. хор.», а на испытаниях — дипломы второй степени, что тоже совсем неплохо. И еще в их родословной, а значит, и в родословной их сына, который родился 7 апреля и у кого пока еще нет имени, уйма дипломантов и медалистов — вывозных из Германии и наших, в том числе: чемпион породы по имени Долька, знаменитый Мишка, не менее знаменитые Нора и Дикара (собаки писателя Пришвина), а также Баско — фон Хохенштайна, Ада — фон Танненкамера, Имбе — фон Эпаснхайна, Грей — Барабанова, Тоби — Овечкина, Хенсом — Юм-Ярошевского… Ну, да вам это ничего не говорит, спохватился Георгий Георгиевич и на этом покончил с родословной, а мы совершенно новыми глазами взглянули на Каро, скромно обнюхивающего очередной куст и даже не подозревающего о своем знатном происхождении.

Я в тот же вечер сообщил Алику, что нашел для него чудесного щенка, остается только купить, принести домой и начать за ним убирать, и Алик ответил, что вполне готов ко всему этому и завтра же свяжется с продавцом. Однако, как развивались события, я узнал значительно позднее, потому что через два дня уже ехал на поезде в Кострому, чтобы там пересесть на пароход и по реке Волге добраться до городка Плес, очень тихого, очень красивого, где музей художника Левитана, который я не посетил, и несколько старинных церквей, которые я не осмотрел. Еще в Плесе находится дом отдыха работников театра, туда я и поехал, но для чего — не знаю: подобные заведения я вообще на дух не переношу — только по приговору суда. В данном случае, конечно, причиной всему — комплекс советского человека: если что-то (копченую колбасу, плащ-болонью, ботинки на каучуке) не просто продают, а «достают», то отказаться, даже когда они тебе нужны, как покойнику калоши, почти невозможно. И я не смог — когда старшая сестра Риммы, детский врач, сказала, что ей предложили дефицитную путевку в элитный дом отдыха, куда мечтает попасть вся творческая интеллигенция страны, и она хочет взять эту путевку для меня. По вышеуказанным соображениям, а также от приятного ощущения своей принадлежности к означенной интеллигенции я с благодарностью согласился.