Юрий Хазанов: Черняховского, 4-А

Всё это я к тому, что нянчиться с чужими рукописями — дело беспокойное, даже опасное. Особенно если авторы ещё живы-здоровы и обладают крутым обидчивым нравом.

А ещё к тому, что по возвращении домой нам с Юлием пришлось сразу же вновь пускаться в рейды по редакциям в поисках работы и в надежде получить, наконец, что-нибудь интересное — и в денежном, и в литературном смысле. Но увы… и ещё раз — увы!.. Впрочем, мой друг и соавтор был в этих поисках куда спокойней и ленивей, чем я, что вызывало у меня и зависть, и раздражение, а у его жены некоторое неодобрение (подогреваемое мною).

Как раз тогда я набрёл на жилу — если и не золотоносную, то всё же добавляющую некоторое количество рублей к тем, что получала Римма, работая юрисконсультом на Московском Холодильнике, таящем в своих недрах, согласно достоверным легендам, помимо обычного мяса, какие-то особые его сорта для Кремля, в том числе туши новорожденных телят для изнеженного желудка лично маршала Ворошилова.

Но что это за жила? — возможно спросите вы. Это Музыкальное издательство, куда я проник не без помощи моих друзей-композиторов и где требовались русские эквиритмичные тексты для многих и многих зарубежных песен. То есть такие тексты, которые ложились бы на музыку. А чтобы они как следует ложились на неё, предварительно делалась «рыба». Этим словом называется воспроизведение мелодии в виде совершенно бессмысленных «тра-та-та» (или «тру-ту-ту»), вместо которых должны впоследствии появляться чарующие слова о любви (или о партии и её вождях) — в зависимости от места прописки песни. Для людей, далёких от творчества, поясню: если бы у нас, к примеру, имелся мотив «Чижика-Пыжика», но не было к нему всем известных русских слов, а только, скажем, на языке суахили, то «рыба» для русского текста выглядела бы так: «трА-та-тА-та, трА-та-тА, трА-та-тА-та, трА-та-тА…» Что под рукой мастера могло бы превратиться в бессмертное: «Чижик-Пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил…»

Мои «тра-та-та» делала для меня мама, окончившая когда-то ради этого консерваторию, а вскоре я и сам наловчился, а для Юльки — его талантливая тёща, сама сочинявшая и исполнявшая песни под гитару, сначала в лагере и в ссылке, в которых провела почти двадцать лет, а потом и у себя дома, в Москве…

Конечно, я не преминул зайти и в Детское издательство, где ещё не терял надежду получить для перевода какую-нибудь приличную книжку на английском. Но чуда не произошло: холодная и замкнутая редактриса Наталья, не глядя на меня, сказала, что ничего нет, а экспансивная, очень полная и громкоголосая Смуйдрит на мой робкий вопрос, скоро ли прогрессивный советский ребёнок сможет насладиться пуэрториканской песенкой о тростнике с моим эквиритмичным текстом, а я смогу получить заслуженное вознаграждение, с подозрительной любезностью и даже некоторым смущением ответила, что сборник с этой замечательной песней вышел, но с оплатой небольшая заминка… недоразумение… потому что под текстом стоит не ваша фамилия, Юра, а совсем другая.

— Однако это ничего не значит, — добавила она, — свой гонорар вы, так или иначе, получите.

С опубликованием моих сочинений под другой фамилией, иначе говоря, с плагиатом, я уже был немного знаком. Однажды во время первого международного фестиваля молодежи в Москве, когда в «Литературной газете» напечатали мой перевод стихотворения индийского поэта («Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд…»), а я в эти дни был на Кавказе и попросил своего брата Евгения получить за меня гонорар и прислать мне, ему заплатили, но предложили заменить инициалы под стихами: вместо Ю. Хазанов — Е. Хазанов, так нужно было по бухгалтерским законам. Помню, как был я огорчён и обижен: ведь, кроме того, что вся слава за «вперёд, вперёд» досталась брату, многие читатели заподозрили, что моё настоящее имя вовсе не Юрий, а Ефим или Евлампий…

Но что случилось сейчас, в Детгизе? Смуйдрит объяснила: видимо, при составлении сборника и перепечатке текстов моя фамилия затерялась… (где? каким образом?), и тогда составитель, его зовут Фридрих, он из другой редакции, поставил свою фамилию… Никакой корысти, не думайте, Юра, просто для порядка…

Я и не думал. Тщеславие тщеславием, но я понимал, что особых лавров за эту бодягу (о деньгах уж не говорю) не стяжаешь. Хотя… Пути людских страстей и маний неисповедимы.

Самое же удивительное я услышал в конце довольно долгого монолога Смуйдрит, когда она сказала, что, дабы загладить общую вину, они с Фридрихом хотят пригласить меня в ресторан (если угодно, с женой) и просят назначить день.