Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер...

— Привет, — мягко говорит она.

Это один из тех моментов, ради которых люди ходят в кино. Если увидеть эту сцену хоть раз — не важно, в каком возрасте, — забыть ее уже нельзя никогда. Вот пример того, что может делать кинематограф, как он может пробить любую защиту и разбить вам сердце.

Пока по экрану ползли титры, а за кадром звучали финальные аккорды, я сидел потрясенный и ошеломленный, но Джеси, как мне казалось, был немного скован, как будто не решался пройти по чистому ковру в грязных ботинках.

— Ну, как? — я бросил взгляд на сына.

— Странный фильм, — ответил он, пытаясь подавить зевоту, что с ним иногда случалось, когда он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Почему тебе так показалось?

— Из-за этих двух проституток. Но в фильме про это вроде как ничего нет. Он как будто о чем-то таком нежном и розовом. — После этих слов Джеси как-то странно хмыкнул. — Я, конечно, совсем не хочу неуважительно отзываться о чем-то, что тебе нравится…

— Да нет, что ты, — занял я оборонительную позицию. — Дело здесь вовсе не в том, что мне нравится или не нравится. Мне нравится она.

Я рассказал ему, что Трумэн Капоте, написавший роман «Завтрак у Тиффани», по которому был снят одноименный фильм, неодобрительно относился к выбору Одри Хэпберн на роль, которую та исполняет.

— Ему казалось, что Холли Голайтли [24] Холли Голайтли — героиня фильма «Завтрак у Тиффани», сыгранная Одри Хэпберн. больше похожа на девчонку-сорванца, что она ближе к типу Джоди Фостер.

— Конечно, — кивнул Джеси. — Ведь Одри Хэпберн просто невозможно вообразить в роли шлюхи. А эта женщина в картине — она же шлюха. И парень этот — молодой писатель, тоже. Они же оба занимаются этим за деньги.

Холли Голайтли — шлюха?

Джеси однажды спросил, не считаю ли я, что он и Ребекка Друг другу не подходят. Хоть я и сказал тогда сыну, что это не проблема, его вопрос не на шутку волновал меня самого. Конкурентная борьба за такую потрясную красоточку — особенно если представить себе, в каких условиях она могла проходить (супермодные примочки с прибабахами), — скорее всего, сулила моему сыну поражение. Я прекрасно запомнил выражение его бледного лица, его полный отчаяния взгляд в те недели после «инцидента», когда он сказал мне:

— Мне кажется, Господь даст мне все, что я хочу в этой жизни, кроме Ребекки Нг.

Поэтому когда Джеси ее «получил», мне стало немного легче, — это значило, что, по крайней мере, в ближайшее время его не будут одолевать сомнения, что высшее его блаженство для него недосягаемо. Вспоминая об этом, я представил себе досужую болтовню в школьной столовой, когда интерес Ребекки к Джеси подогревала Клэр Бринкман, говоря о хорошем парне, которого хочется обнять. Эти-то пересуды, должно быть, и оттолкнули со временем ее недалекого приятеля, когда его внимание привлекла соперница. А сама Клэр вроде как осталась у разбитого корыта.

Хотя на деле зазывно-ослепительные взгляды Ребекки Нг были страшным оружием, которое впоследствии не сулило ничего, кроме сильной головной боли. Она спала и видела, как бы только что-нибудь такое отколоть — интрижку какую-нибудь закрутить, отдавить кому-то любимую мозоль; она относилась к тому типу людей, для которых радость жизни заключается в том, чтобы стравливать людей друг с другом, чтобы всем становилось плохо, но чтобы все говорили только о ней . От этого ее впалые щечки старлетки начинали розоветь.

Ребекке нравилось звонить Джеси поздно вечером и бередить ему душу. При этом у нее всегда было на уме что-то свое. Может быть, им стоило ходить на свидания с другими людьми, чтобы выяснить, «подходят ли они друг другу»? Причем все эти выходки у нее были припасены на последний момент разговора. До этого она его все время как будто держала на привязи. Она бы, наверное, не перенесла, если б Джеси вдруг сказал ей:

— Извини, мне надо идти. Пока.

При этом она могла болтать часами напролет, доводя его до такого состояния, что у него глаза начинали слипаться. Я уже стал опасаться, что в конце концов она его достанет.

Но у Джеси оставалась какая-то частичка его самого, которую Ребекка никак не могла заполучить, нечто такое, что все другие парни были готовы ей отдать по первому ее требованию, а он — по непонятной мне до сих пор причине — держал при себе. Как единственную темную комнату в большом доме, вход в которую был для нее закрыт, и это изводило ее до невозможности. Было ясно, что в тот момент, когда она смогла бы туда войти со своим фонариком, в тот самый момент, когда она бы поняла, что может беспрепятственно входить туда и выходить, комната сразу потеряла бы для нее какую бы то ни было ценность, он сам стал бы ей неинтересен, и она пошла бы дальше своей дорогой. Но в тот момент дверь была заперта, и Ребекке приходилось стоять снаружи и ждать, пытаясь подобрать ключ, который отпер бы замок.