Сергей Тепляков - Двуллер-3. Ацетоновые детки

Усердие его в пригляде за малолетками объяснялось еще и тем, что внутри он чувствовал себя честным человеком, «своим», но своим не для уголовного мира, а для того, вольного. Он и всем своим поведением в камере старался показать тому, вольному, миру, что он «свой», не догадываясь, что в этом и состоит уловка, крючок.

Тимур знал рассказ мента наизусть – в один из первых дней после прибытия Тимура в камеру мент и ему рассказал то же самое. Тимур думал, что мент или рассказывает не всю правду, или не рассказывает ее вовсе. «взял деньги, взял… – еще в тот самый первый день подумал Тимур. – А теперь, ишь ты, чистеньким хочет остаться. Перед нами-то чего пальцы гнуть? Так и скажи: покуролесил на славу!».

По дороге сюда Тимур лихорадочно вспоминал, что рассказывали про тюремные обычаи разные «бывалые» пацаны и парни в деревне: будто при входе в камеру под ноги кидают полотенце, о которое будто бы надо вытереть ноги – мол, чтобы смахнуть вольную пыль. Учили, что наклоняться за этим полотенцем нельзя – могут тут же броситься и оттрахать. Больше Тимур из этих рассказов как назло не помнил ничего. Войдя, он все ждал – где же полотенце? Полотенца не было. Взрослый мужик, с интересом на него глядя, сказал ему:

– Ну заходи, присаживайся…

Тимур струхнул – может, в этом «присаживайся» и есть подвох? У Тимура ослабли ноги. К тому же он различил за спиной у мужика лица других обитателей камеры – глаза у них горели, и Тимур подумал, что если сейчас он сделает что-то не так, они его разорвут.

– Не ссы! – крикнул кто-то из-за спины мужика и остальные заржали тем особым ржанием, которое бывает только в армии или в тюрьме.

– Цыц! – строго сказал мужик куда-то назад. Потом он снова посмотрел на Тимура и усмехнулся:

– Да и правда – не ссы! Если чего про тюрьму наслушался, так наплюй и забудь – все не так. Сейчас гуманизация, никто тебя трахать не будет.

– Пока что! – закричал кто-то сзади и остальные опять грохнули – га-га-га!

– Вон туда устраивайся… – мотнул головой мужик. Тимур посмотрел – в углу была свободная койка. Его больше всего поразили именно эти койки – вполне себе цивильные, с белыми дужками, и даже не в два яруса, как было у них в общаге ПТУ. Он вдруг подумал, что камера уж во всяком случае не хуже его дома в Перуновке: на койках – нарядные одеяла, по стенам – плакаты разных красоток. В углу что-то варилось на плитке. На столе стоял небольшой телевизор.

– Что, сынок, лучше, чем дома? – с усмешкой спросил следивший за ним мужик, спросил так, будто был хозяином гостиницы и показывал клиенту лучший номер.

– Лучше! – кивнул Тимур. (Потом, когда выяснилось, что малолеткам, кроме завтрака, обеда и ужина, дают еще и полдник, Тимур и вовсе подумал, что век бы так жил).

В камере, кроме него и мента, поначалу было еще трое. Мента звали Владимир Дмитриевич, остальные – Копченый (прозванный так из-за ожога в поллица), Слон (прозванный так за явно избыточный и никуда не девавшийся даже в тюрьме вес) и туберкулезник по кличке Кашель. Слон сидел, как он говорил, за прикол: с приятелем сбросил с крыши колесо на прохожего, а колесо возьми и убей! Копченый имел проблемы с законом с двенадцати лет, но до четырнадцати его не трогали. «Хоть ты что делай, а не посадят! – с восторгом рассказывал Копченый. – Жаль, поздно я про это узнал». Еще до наступления возраста уголовной ответственности Копченый успел много чего натворить – убил пятилетнего мальчишку, изнасиловал дошкольницу, а лицо ему обожгло, когда он подпалил деревенский магазинчик, предварительно заперев в нем продавцов. Об этом случае Копченый рассказывал с досадой – хозяин магазина успел приехать и вытащил женщин. Став четырнадцатилетним, Копченый, как сам говорил, лег на дно – по-крайней мере, не рассказывал всему селу о своих «подвигах». Но недавно сработал рефлекс – убил одного местного пьянчужку, которому как-то раз занял 300 рублей. И только когда убил, вспомнил, что теперь-то ему убивать нельзя. Копченый, впрочем, считал, что ни в чем не виноват. «Надо людей учить? – спрашивал он. – Надо! Вот я его и научил!».

После этого сообщение о том, что Тимур попал сюда за убийство не удивило никого. А вот то, что он «уработал» (Тимур быстро схватывал блатной язык) четверых, произвело впечатление. То, что двое из них были дети, в камере восприняли равнодушно – «подвиги» остальных были не лучше. К тому же, по здешним понятиям, если начал, то надо довести дело до конца, вот Тимур и довел. Так что выходило, что он – молодец. Да и его объяснение – хотел пожить как человек! – было для всех понятным.