Роман Кофман - Пасторальная симфония, или как я жил при немцах

Иду вдоль липовой аллеи. На душе беззаботно: в сегодняшнем концерте я — слушатель. Излучая скромность, усядусь где-нибудь на балконе; в публике, однако, это не останется незамеченным. Дамы в партере будут подталкивать своих мужей, кивая на балкон. Я буду слушать концерт расслабленно и благосклонно, так же благосклонно поприветствую дирижера, он будет хвалить мой оркестр, и вечер будет долгим и замечательным.

— Добрый вечер, господин генеральмузикдиректор! — обогнав меня, притормозила велосипед красивая, ослепительно седая и если не молодая, то вовсе еще не пожилая женщина. Она — глава социал-демократической фракции в городском совете. — Вы, конечно, тоже в концерт? Прекрасно! Вы знаете, я сегодня очень волнуюсь...

— Вы волнуетесь? Но почему?

— Ну как же, ведь первой валторнист заболел, и его заменит господин Гревельс всего лишь с одной репетиции! Ужасно, ужасно... — вздохнула социал-демократическая функционерша, она же — замечательная красавица, и покатила дальше на велосипеде в своем черном вечернем платье.

Благословенный край! Край, где политик: а) вечерами отправляется в симфонический концерт; б) едет при этом на велосипеде; в) знает, что существует такой музыкальный инструмент валторна; г) осведомлен о том, что валторнист перед концертом заболел и — самое главное — д) его это волнует!

Трижды благословенный край!

— Левее, левее, доктор Прицль! Чуть ниже... Вот здесь, в районе правой лопатки... Ах, хорошо! И больно, и хорошо! У вас, помимо всего, талант массажиста, хотя, честно сказать, я бы предпочел для этой процедуры молоденькую стажистку. Не обижайтесь...

— Вы сказали, герр комендант, «и больно, и хорошо». Меня всегда интересовала взаимосвязь боли и наслаждения, я даже хотел сделать ее темой диссертации, но мой тогдашний руководитель профессор Фаульхабер зарубил эту идею, назвав тему опасной и далеко идущей. Ах, с каким удовольствием я ему отомстил, когда через год был введен — единственный из аспирантов — в комиссию по чистке университета от расового мусора! Его в список не включили, но я-то знал, что его сестра замужем за евреем... Вот так не больно? А так? Ну, прекрасно...

— Знаете, доктор Прицль, а взаимосвязь между болью и наслаждением действительно существует. Когда кто-то испытывает боль, я испытываю наслаждение!.. Погодите, дайте отсмеяться, не массируйте!

— Ах, какое было время! Как стремительно мы взлетели! Вы не поверите, герр комендант, но я побыл ассистентом всего четыре месяца; но только надел на рукав свастику, все встало на свои места!

— Да, мой доктор, есть что вспомнить... Немецкий дух преодолел вековую лень! Все сума посходили от фюрера!

— Было много забавного, герр комендант... Перевернитесь на спину... У нас в городе существовал союз слепых. Так вот, на общем собрании было решено исключить из союза всех евреев. Вы представляете эту картину: ворочая бельмами, одни слепцы исключают других — уморительная сцена!... Герр комендант, а давно ли у вас эта боль? Где вы растянули мышцу?

— Переусердствовал. Люблю иногда поработать плетью... Слушайте, Прицль, как эти дирижеры выдерживают? Машут рукой день за днем, год за годом — и рука не отваливается! Вы посмотрите на нашего старикашку: еле стоит, не сегодня — завтра сам, без газа, отправится к своему пархатому богу, а что руками выделывает?! И никакого массажа не просит! А то, доктор Прицль, может, вы его обслужите?.. Ой, погодите, вы и посмеяться не даете!..

— Ах, герр комендант, у вас удивительное чувство юмора... Ну вот и все. Поберегите правую руку, она нужна фюреру. Я могу идти?

— Останьтесь. Рюмочка коньяку?

— Именно рюмочка, не больше. Я, знаете ли, во всем ценю умеренность. Здоровье фюрера!.. Вот мой коллега из Аушвица доктор Менгеле — он меры не знает. Ставит какие-то опыты, что-то вырезает, пересаживает, впрыскивает, вытягивает — черт знает что. И все на живом материале! Это уж слишком. Должно же быть какое-то сострадание, брезгливость, в конце концов!.. Нет, копаться н органах — это не мое. Меня больше привлекает психология, если хотите — философия смерти. Ужасно нравится паша идея: поставить оркестр у входа в газовую камеру, пусть играют для входящих. Мы-то привыкли к тому, что музыка звучит после смерти, а пускай звучит перед исчезновением — это должен быть очень волнующий, возвышенный момент! Но я бы пошел дальше. Мне было бы интересно наблюдать, как музыканты будут играть перед тем, как самим войти в камеру — что изменится в их игре, какие краски появятся, какие исчезнут? Это стало бы, я уверен, самым глубоким моим исследованием в области человеческой психики!.. Здоровье фюрера!