Андрей Волос - Предатель

Валить деревья — это была простая работа, не требовавшая ни отваги, ни злости, ни решимости, ни лютого бессердечия, ни даже большого ума — только азбучных навыков, только знания простых, немудреных секретов этого дела. Но эта простая работа оказывалась больше и важнее всего того, что происходило в последние дни: отодвигала, заслоняла собой. В ней было больше жизни, больше радости.

Полотно пело, сыпучие ледяные опилки летели на такой же сыпучий ледяной снег, выкрашенный ртутным светом затуманившегося неба. В сравнении с ней, с простой и понятной работой, даже недавно произошедшее представлялось каким-то нерезким, неотчетливым, как будто даже самые последние события за недолгий срок успели подернуться временем и пригаснуть. Конечно, случившееся было неизбежно. Кони измотались до крайности. Сани шли чередой, и тяжелее всего приходилось первой лошади, вынужденной идти по брюхо в снегу, каждым шагом раздвигая его тяжелую враждебную массу, отнимавшую не только силы, но и тепло. Часто менялись, давая роздых и ставя в передовые другую, отдохнувшую, и все равно настала минута, когда она повалилась сначала на колени, а потом и вовсе легла, вытянув шею будто в попытке схватить что-то оскаленными желтыми зубами. Захар хорошо понимал, что это значит, и не удивился, когда Марк беспомощно оглянулся (именно эта беспомощность резанула Захара, а вовсе не лошадь: что лошадь! лошадь дело наживное!) и пошагал по пояс в снегу, по-медвежьи кренясь и размахивая руками. Тугой звук выстрела стряс немного снега с ближайшей елочки. Кажется, никто не произнес ни слова, и еще три громких и резких револьверных хлопка прозвучали как-то мимо памяти — так минует ее, едва задев, все непреложное, что в любом случае нельзя отменить или хотя бы отстрочить.

Да и та узкая просека, хоть и заваленная снегом, а все же позволившая оторваться от пеших преследователей километра на два, тоже кончилась, уперевшись в стену нетронутого леса.

Понятное дело, что за ними не просто так идут. С той минуты, как обнаружили, поспешили гонцы, полетели быстрые радиоволны: здесь они! сюда!.. Разойтись по одному, рассеяться, потеряться в чаще и в конце концов ускользнуть — конечно, такая мысль имела право на существование. Но, к сожалению, она не выдерживала испытания даже самой поверхностной критикой. Все вокруг пришло в злое движение, вся Печора под ружьем, на всех хоть сколько-нибудь проходимых маршрутах выставлены заслоны… И если в конце концов выйдешь к одному из них живым — вся чекистская чехарда по-новой и та же пуля в конце?

Нет уж.

Трупы четырех обессилевших, ни на что уже не годных лошадей, сделавших для людей все, что они могли сделать, остались лежать в оглоблях невыпряженными; люди — семеро — отошли от саней на десяток шагов и принялись за дело.

Дрогнула первая верхушка… медленно, а потом все быстрее… грянулась.

Нет, они, конечно, никакой не дом строили, а, задыхаясь от натуги и спешки, валили деревья вкруговую, громоздили друг на друга, стремясь сделать за отпущенный срок как можно больше. Величина этого срока определялось тем, как споро шагает по их следу рота ВОХР. Человек сто. Понятное дело, идут они медленно. Во-первых, боятся нарваться на засаду. Во-вторых, силы у них тоже на исходе… Зато на их стороне — время.

И шло дело, шло: звенели пилы, стучали топоры, трещала, ломаясь, древесина. Уже сейчас засека выглядела (да и являлась) непроходимым завалом, равно непрошибаемым что для винтовочного, что для пулеметного огня.

Что-то шлепнуло. И спело — тиу-у-у! И еще раз — так же тонко.

— Ложись! — крикнул Варлуша.

Захар присел за комель.

Тут же сыпануло, будто горсть крупы швырнули: пули чавкали в древесине, срубленные ветки повисали, зацепившись за соседние.

Хоронясь за уже порубленными деревьями, свалили еще несколько.

— Хватит, пожалуй, — сказал Захар, оглядывая тусклое полуденное небо в прорехах порубки.

Мороз, похоже, отпускал. Не исключено, что завтра соберется снегопад. Но если утро встанет ясным, снова могут появиться самолеты.

Первая встреча с авиацией произошла на следующий же день после штурма Усть-Усы. Когда послышался дальний гул, обоз бодро шел по гладкому руслу реки в морозном сумраке утра. Вслед за звуком своего мотора показался и сам биплан. Приметив, приветливо покачал крыльями и сделал круг; взял чуть ниже, зашел на второй.

Захар отлично понимал, чем грозят его маневры. Марк уже приказал сворачивать в лес. Но не успели первые сани пробраться через береговые сугробы, как самолет возник снова: с оглушительным гулом он мчался над самыми верхушками деревьев.