Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Та ещё, согласитесь, перспективка. Вот эдак в лоб, без подготовки: прямо пойдёшь — смертник. И я стоял, что витязь, и выбирал меньшее из зол.

Ну, через левую я сюда проник, и что за ней — худо-бедно в курсе. Прямо же не тянуло настолько, что со справа я начал едва ли не с облегчением. Тем более что никакого коня у меня и в помине не было.

Ход в коновальню поначалу тоже засопротивлялся, но тут уж извините, и у нас карахтер имеется: чуть поднадавил и пожалуйста. А там ничего — огород с травой по пояс, забор и улица. Вон и часовенка — только что Деда с Кобелиной на завалинке недостаёт.

Коня, коня… И чего коня?..

Хотя, кто его разберёт: сыщи я копытное, приведи сюда, выпусти через эту калитку, а он хлоп, да и падёт, как и назначено. Может, потому и без подвоха, что без коня?..

Ну, богатырь? Готов? С собственной жизнью играть будем или как? Ва-банк? Всё на среднее, а? Тестикулы мои сжались, и зачесалось всюду, где только может чесаться. Отчего дверку ту я потрогал, как погладил: вот, дескать, видите? видите же? пытался же сунуться, сама ведь не открыва…

Она открылась сама. И я позабыл о тестикулах: за этой дверью начинался лес. Сразу же. Выход перекрывала здоровая, чуть не в обхват, ёлка. И дальше шёл сплошной их частокол. Без малейшего намёка на просвет. Но не столько близость потенциального противника обескуражила, сколько его вид — это был лес из сна после одова прилёта. Слишком хорошо запомнил я те выпачканные побелкой стволы. И черным-бело было совсем как во сне: в притаившемся за дверью лесу стояла глухая ночь.

«Убиту быть убиту быть убиту…» — свиристело в мозгу. И следом: мёртвые сраму не имут…

Да знаете вы что? Мёртвые вообще ни хрена не имут! С них не только спрос невелик — от них и толку никакого. Так что нечего меня на слабо разводить: щас морду малость высуну, осмотрюсь и ша, и то уже коммунистом считать можно. И осторожненько потянулся в темень. И мимо морды моей героической не то птица порхнула, не то вообще нетопырь.

Вот, друзья мои, как осуществляются разрывы сердца — не неприятностями на службе и не обвалами в личной жизни — настоящие разрывы сердца осуществляются такими вот летунами из ниоткуда! Не хотите верить — проверяйте.

Захлебнувшись сыростью, я отпрянул, дверку ногой бряк, и шементом на солнышко. И в палисаднике задерживаться не стал — за ограду и ходу, ходу. И оглянулся всего раз, оттопав уже на приличное, и не зря: никакой «конской» двери в стене не наблюдалось — там тоже красовались два малюсеньких оконца. А из крыши торчала труба несуществующей печи…

Считайте меня законченным трусом, но я похвалил себя за несование дальше, чем довелось. А ну-ка! Знаем мы, что такое Лес! Хаживали. И живали… Риск штука, конечно, благородная, но и осторожность, между прочим, не порок. И не ной, Андрюх: живым да зрячим ушёл — уже победа. Тут не печалиться, тут ликовать надо. И, сколько смог, я возликовал.

И вспомнил: уныние!.. уныние же — седьмой и мой любимый после гордыни грех.

Нашёл себе тоже занятие…

— Чего хотел? — удивился он, приподнявшись с лавки.

«Водки под оливки, — чуть не ляпнул я. — И к Зайке под одеяло». Однако сдержался, сделал подобающее намерениям лицо и поплакался:

— Мирицца.

Это была чистая правда.

Во-первых, я не сомневался в том, что былой вражды он давно не питает, просто как выйти из тупика не знает, вот и косит под обиженного, и отшельничает напоказ. Во-вторых, хотелось уже внести ясность и обозначить свою позицию: дескать, не слепой, хватит прятаться, все мы взрослые люди и понимаем, к чему идёт, и слава богу, что идёт, торопиться особо не рекомендую, но и палок в колеса не ждите, всегда рядом и, если чего, свистните только — слуга покорный.

— Ну, заходи, гостем будешь, — перебил Тимка мой поток сознания и подвинулся: садись, коли так.

Я благодарно кивнул и сел.

— Курить позволишь?

— Твои лёгкие…

— Не возражаешь, то есть.

— То есть, не возражаю.

Просто какой-то приём великосветский, а не семейный портрет в интерьере…

А чего ты хотел? Переговоры у вас. Потому и протокол. А переговаривать — известно — годами можно.

Взгляд невольно скользнул на стоящий в углу карабин. Тим заметил, встал и сунул его за потолочину.

— Чтоб не думалось.

И, выудив из-под лавки дедову кружку, набулькал в неё из снова полного штофа.

— Квасишь, смотрю? — осведомился я, как можно безобидней. — Нешто, старый рецепт оставил?

Внешне пойло и впрямь напоминало заветный квасок. Только вот запах какой-то… удручающий, что ли…