Только, видно, и в самом деле пригрезилось — ни звуков, ни шевеленья, замерло все в предутренней дреме, а его (вот терзание-то!) все не оставляло — вроде как скрип кровати, ритмичный такой, скрип-скрип, будто кто в ней качается, как на качелях, или другого качает, или вместе с другим, и скрип этот (Саня сторожко прислушивается) его то в жар, то в холод швыряет.
В какое-то мгновенье он не выдерживает и начинает карабкаться по стене, чтобы в одно из окон, то самое, что глядит в сторону улицы (фонарь), все-таки попытаться заглянуть — его не смущает неблаговидность этого действия, он просто не думает об этом, поглощенный видением: девушку его там, в потемках, держит в объятиях некто. И некто этот кажется ему чуть ли не демоном, вороньи крыла над ней распластавшим. Ну да, девушку спасать надо — любой ценой! — вот какой идеей одержим Саня.
Карабкаться-то он карабкается, но неудачно — ноги то и дело соскальзывают с влажных от ночной росы бревен, никак не дотянуться ему, а когда все-таки дотягивается, держась за выступающий наличник — настолько, что уже, кажется, можно заглянуть (и заглядывает, ничего, правда, так и не успев рассмотреть), — тут наличник с оглушительным хрустом отделяется от стены, а Саня неуклюже скатывается на землю — и тут же стремглав бросается в глубь сада, петляя, как заяц по грядкам, и круша по пути какие-то ветки. В ужасе мерещится ему, что хлопает открываемое вслед окно и потом за ним кто-то ломится, догоняя, сопя и тоже треща ветками.
Что же это за ночь такая, чертыхается Саня, весь взмокший и истосковавшийся. В такие вот волшебные головокружительные ночи и совершаются всякие ужасы, о которых потом пишут романы и снимают кино. Сердцебиение еще не унялось, а страх быть разоблаченным леденит душу.
Девушка эта, Наташа, вовсе не к добру тут появилась, и ржаные ее волосы, и поворот головы, и смуглая нежная кожа, и все остальное, при мысли о чем у Сани вдоль позвоночника пробегает мелкая дрожь, а кровь бросается в голову — всего этого, ему принадлежащего, теперь уже точно не видать, как собственных ушей.
И что, собственно, он там, за стеклом, хотел увидеть? В чем удостовериться? Что девушка эта блаженствует под ласками другого, то есть изменяет ему? Так сказать, de facto, устроенная на ночлег его же приятелем. Жутко, жутко!.. Он вот тут, на мокрой траве, сам мокрый, всего в нескольких метрах, а там, там…
И вновь мерещится Сане за темным стеклом что-то белеющее, смуглеющее, господи, так же с ума сойти можно…
В конце концов, кто же виноват? А никто!..
Даже этот мужчина непонятного возраста, похожий на демона, со слегка раскосыми глазами и длинными, чуть завивающимися у концов темными волосами, он тоже ни при чем. Так уж случилось, что Наташа эта вышла откуда-то из недр Саниного существа (там она, похоже, и жила), а тот, другой, этого просто не знал, не мог знать. И что теперь Сане делать, если девушка, воплотившись, тут же оказалась в чужих руках?
Правда, за что ж это его (ее) так? В чем он и она провинились? И что теперь ему остается — нет, правда? Пусть хоть кто-нибудь подскажет!
От костра уже почти ничего не осталось, только узенькая струйка сизоватого дымка все еще сочится из-под почти потухших углей. Дом по-прежнему мирно спит, и девушка эта, вероятно, спит, согреваемая чуждым теплом покоящегося рядом жаркого мужского тела. А Саня все сидит на бревнышке, засунув руки в карманы куртки и чувствуя себя совершенно разбитым — только какие-то видения время от времени прокатываются волнами в мутной и тяжелой с недосыпа голове.
Рассвет уже занимается, легким туманом окутывая деревья, время тянется бесконечно, и нет у Сани иного выхода, кроме как встать и побрести прочь, по тропинке вдоль улицы — к станции, к электричке…
Тут бы и кончить эту историю, однако еще несколько слов напоследок.
Нет, не тот Саня человек, чтобы вот так исчезнуть, оставив принадлежащее ему по праву, в чем нет у него никаких сомнений.
С девушкой Наташей все у них в итоге сладится — вот уже несколько лет они вместе, только временами Сане не спится ночью, он встает в потемках, пьет воду из-под крана или просто бродит, как привидение, по квартире, а потом вдруг задает разбуженной им недовольной Наташе неожиданный вопрос:
— Таишься?
— Что-что?..
— Таишься, спрашиваю?
— Почему «таишься»? Просто сплю.
— Просто сплю — это неинтересно.
— А таиться интересно?
— Конечно, вроде как ждешь чего-то необычного. Вроде как в засаде. Вроде как опасность.
Читать дальше
