Эльфрида Елинек: Похоть

Некоторое время спустя в дом приходит незваная и непреклонная соседка. Из нее дождем сыплются жалобы — обычная слабость женского пола, пробудившегося, наконец, и способного, шагая по ступеням, преодолеть свою ограниченность только вечными упреками и причитаниями. Соседка назойлива как насекомое. Она освещает людей на лугу своей лампой и светом собственных невзгод, поверяя печаль госпоже директорше. Она возносит хвалу сыну Бога, в этом краю сотворившего людей из праха, а их деревья обратившего в бумагу, воздает хвалу, чтобы завоевать его божеское расположение для дочери, заканчивающей коммерческое училище. Муж соседки больше не целится в нее из своего орудия, теперь его мишень — двадцатилетняя официантка из привокзального ресторана. У жены директора не находится для гостьи слов утешения, эти прохладительные напитки давно уже иссякли. Ее окружает невесомое богатство мебели и картин, которые обрели покой только тогда, когда стали ее собственностью.

Муж у нее большой и лакомый, настоящий семьянин, любит попеть и поиграть. Он заказывает жене по каталогу соблазнительное белье, чтобы тело ее ежедневно было при исполнении и имело уставной вид. Он выбирает самые дерзкие модели, чтобы она соответствовала образцам, запечатленным на фотографиях. Белье для жены — чистое расточительство. Она забывает его надеть и молчит. Никакие красные кружева не нарушают ее покой, но, если подумать хорошенько, именно это ему и нравится: чтобы люди, ему принадлежащие, совсем забывали о себе, когда он вьет для них любовную удавку. Люди эти проходят спокойно, как время в их квартире, и они всегда его ждут. Ждет ребенок, вокруг которого кружит ненасытный спорт. Ждет жена, которую он жадно сравнивает с фотографиями и кинофильмами. Там на автомобилях-комби едут семьи, не обремененные детьми и особой приязнью друг к другу, с набором инструментов в багажнике, с хлыстами, розгами, наручниками и резиновыми свивальниками, предназначенными для больших младенцев, плоть которых только и знает, что нюнить, болтать и хватать все подряд, чтобы ее, наконец, мог утихомирить кто-то большой и толстый. Когда-нибудь и жены их будут источать молоко и уют. Мужчины любовно прибегают к специальным инъекциям — уколись и поднимись! — чтобы подольше удерживаться в позвякивающих копилках, которые с мольбой подставляют им женщины. А потом они снова собираются с силами и укладывают своих деловых партнеров на обе лопатки. Женщины берут печенье из вазочек, над чем-то смеются, и вот появляются мужчины, стремительно волокут их к кушеткам, где, скорчившись над добычей, ныряют в расщелины, выставляют на свет свои вздыбленные члены, а потом с завидной поспешностью вновь устремляются прочь от тех, кто поддался их чарам. Мужчины страстно желают, чтобы их мощные залпы устремлялись в даль, безостановочно и празднично! Женщины, отмеченные растяжками, оставшимися от пребывания в них детей, подают себя к столу нагишом, словно при рождении своих сосунков. Тяжелые бокалы с вином дрожат на подносах, и господа-небожители берут их снизу, спереди, со всех сторон, пальцы входят в них и выходят, губы впиваются в ложбинки между бедрами и ломают свои любимые игрушки, да, теперь они отдохнут в полную силу, их спутники в любви, наделенные моторами в несколько лошадиных сил. Труды парикмахеров разрушены, растет гора мусора для уборщиц, а потом все снова уезжают, чувствуя себя в своих авто столь же непринужденно, как и в руках любящих женщин. Кому придет в голову стесняться собственных автомобильных сидений? Здесь запрещено есть шоколад, остальное позволено. Пятна — единственное, что остается от неземных удовольствий, и пятна эти трудно вывести.

Муж никогда и никуда не исчезнет, он основательно устроился здесь, в своем красивом доме. По вечерам дом вбирает в себя лесные сумерки и душевные потемки своих обитателей. В самом деле, ему это очень идет! Сочувствовать женщине — чистое расточительство. У ее ребенка еще очень маленькие поры. Женщина пошатывается под грузом своего нелегкого счастья. Если подойти с умом, то положение арестантки можно облегчить, однако ей не позволено препятствовать мужу, ставящему ее в излюбленную позу. В нем уже кипит блюдо быстрого приготовления. Одно то, что он здесь собственной персоной, делает его ширинку мокрой. Иногда экскурсии производственного коллектива заканчиваются для директора радостно и влажно, сокровенное в нем подрагивает, его секреции рвутся наружу. Жизнь большей частью состоит в том, что ничто не хочет оставаться там, где оно находится. Так-то вот, полюби перемену! Отсюда зуд беспокойства, и люди ходят друг к другу в гости, однако при этом всюду таскают себя за собой. Удобно устроившиеся слуги — они стоят перед своими половыми сосисками и стучат вилкой и ножом по столу, требуя, чтобы им поскорее подали новую дыру, в которую они могут удалиться, чтобы вновь, еще сильнее взалкав, вынырнуть из нее и явить гостеприимство по отношению к другим женщинам. Даже секретарши не признаются, что ощущают себя пригвожденными к позорному столбу, когда им залезают рукой в вырез блузки. Они весело смеются. Нас здесь до неприличия много, а непристойной и сладкой кормежки на всех не хватает.