Патрик Бессон: Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

Следует также сказать, что в современной французской литературе, дабы заполнить лакуну, оставшуюся после того, как обнаружилась несостоятельность политических утопий, получила определенное распространение любовная утопия. Рильке в свое время мечтал, что «когда-нибудь любовь перестанет быть делом только взаимоотношений мужчины и женщины и станет делом человечества, общающегося с другим человечеством», станет основой вообще всех взаимоотношений в человеческом обществе. Приблизительно в таком ключе решает проблему преодоления социальных противоречий Андре Дотель.

Впрочем, говорить об этом писателе, что он в своем творчестве решает какие-то проблемы, не совсем правильно. Ведь Андре Дотель выглядит настоящим антиподом литератора, желающего поведать читателю свои мысли. Он рассказывает просто из удовольствия и еще для того, чтобы выразить свое удивление тем, что on повидал за свою долгую жизнь. Исходным материалом его новелл служат конкретные, весьма реалистически воссозданные детали быта, но только преображенные поэтической фантазией писателя, безгранично верящего в торжество жизни. С самых первых книг у него обнаружилась тяга к буколическому преображению действительности, где описания растительного мира чередовались с описаниями пробуждающейся любви, рассказы о путешествиях чередовались с изображением сцен деревенского быта. Его жизненная и писательская философия сводится к тому, что чудеса мира находятся на расстоянии вытянутой руки. Начав активную писательскую деятельность в возрасте 43 лет, он, можно сказать, изобрел магическое средство, с помощью которого он остается и, должно быть, навсегда останется вечно молодым — в большинстве книг, число которых уже перевалило за шестьдесят, писатель рассказывает о молодежи. Его творчество посвящено прославлению мироздания, увиденного глазами детей, подростков, юношей и девушек. В его произведениях, прекрасным примером которых выглядит «Зимняя сказка», мы не найдем ностальгических мотивов. Его творчество сугубо не трагично. Дотель сумел создать воображаемый мир, где царит согласие между людьми и где неведомо зло. Конечно, нужно признать, что это мир нереальных детских грез и столь же нереальной, вечно торжествующей любви. Однако такие миры и такие писатели нужны, потому что они делают менее угрюмым существование в нашем бренном мире, утрачивающем идеалы.

Для многих современных литературных героев, да и для писателей тоже, любовь оказывается единственной реальной ценностью в пустом и безнадежном существовании. Тем трагичнее складывается для героев ситуация, когда рушится и эта последняя надежда. Трагедию социального одиночества любовная драма многократно усиливает. Характерна в этом отношении повесть молодого писателя Пьера-Луи Рея. История о том, как взаимное непонимание двух любящих друг друга людей привело к самоубийству героини, позволила автору произвести весьма тщательный и искусный социально-психологический анализ, завершившийся весьма нетрадиционными выводами.

Этой же теме посвящена и сделанная в более классическом ключе повесть «Невидимое древо» блестящего мастера французской прозы Эмманюэля Роблеса. Через все его творчество проходит мотив тоски по миру, где человек жил в гармонии с природой. Большинство его романов посвящено изображению социальной и политической борьбы и неустанно рассказывает о том, как под натиском первобытных диких страстей и ненависти рушится мечта о потерянном рае. Слабый свет братства едва пробивается в мире насилия, где трагедии разбитой любви словно вехи отмечают бренное человеческое существование. С этими двумя повестями как бы перекликаются рассказы «Смерть под фанфары» Жана-Пьера Энара и «Любовь» Роже Вриньи. Правда, они, несмотря на их минорную тональность, все же более оптимистичны. Ведь их герои в битве с судьбой сражаются до конца и, если принять отстаиваемые ими системы ценностей, одерживают победу.

Характерно, что в сборнике практически не оказалось произведений с политической тематикой. Здесь отразилась реальная, объективно существующая тенденция снижения интереса к политике у французской молодежи. Единственное исключение — рассказ «Прекрасный месяц май» Даниэля Буланже. Кстати, этот рассказ, с юмором освещающий события уже более чем двадцатилетней давности, частично объясняет сложившуюся ситуацию. Молодежь во Франции перестала быть политически активной силой. Последний всплеск ее активности пришелся на 1968 год. К тому времени в стране создалась высокоразвитая модернизированная промышленность и значительно возрос национальный доход. Ну а всякий рост, всякая научно-техническая революция, естественно, чреваты перекосами в сфере распределения материальных благ, что, в свою очередь, ведет к недовольству существующими социально-политическими структурами, к пересмотру шкалы духовных ценностей и, как следствие, к утрате жизненных ориентиров. Вот через подобную болезнь роста французское общество и прошло в 1968 году, когда всю страну — но интенсивнее всего Париж — потрясли студенческие волнения. Правда, до настоящей революции дело не дошло: просто произошел кризис технократического сознания, кризис потребительских идеалов и ценностей, произошел пересмотр стереотипов. После чего правительство произвело некоторые реформы — прежде всего в сфере образования, и жизнь вошла в привычную колею. Вскоре после того «ирреволюция», как ее назвал один писатель, дала материал для десятков пьес, романов, новелл, но тем самым революционная тема оказалась закрытой. И сейчас для революционных настроений у французов практически никаких оснований. Чтобы убедиться в этом, достаточно представить себе в роли революционера любого персонажа из повестей и рассказов этого сборника. Взять, например, Дени Маджеру из повести «Отлив» или, скажем, «одинокого молодого человека», или девочек-подростков из «Езды по кругу», или, наконец, Пьера Вилькье. Их конфликты с обществом имеют весьма локальный, весьма частный, отнюдь не политический характер.