Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека - Французские писатели о молодежи

Филипп был сама учтивость: предлагал «Кэмел», мятные конфеты. Упражняя свои лицевые мускулы в нескончаемых томных улыбках, истощая скудные запасы своего интеллекта, он решил поспеть за мной на стезе литературы, избранной мной из чистой мести. Воспитанный на «Спиру», [1] Известная серия американских комиксов, начатая в 1938 году в газете «Спиру». учебниках парусной навигации и Сан-Антонио, [2] Псевдоним Фредерика Дарра (р. 1921), автора популярных полицейских романов. (Здесь и далее примечания переводчиков.) он как огня боится всего неясного! Я несла свою излюбленную чушь, рассказывала о жизни Рембо, заимствуя даты из жизни Толстого, и все слушали меня, оцепенев от восторга.

До чего глупы эти подростки!

Часам к одиннадцати пошли купаться. Я чувствовала себя превосходно. Пусть эти ребята и девчонки тупицы — все равно я окружена их теплом, человеческим теплом. У воды затеяли возню, смеялись, тащили друг друга в море — они жили, и мне было хорошо среди них. Этому поверхностному чувству ублаготворенности чего-то недоставало, и я знала, чего именно, но нехватка не только не портила его, но превращала в некое подобие счастья.

Вода показалась мне слишком холодной, я вышла на берег. Рыжая красавица, которую я приметила под красным зонтом какое-то время назад, неподвижно стояла у воды, скрестив руки на роскошной груди. Я поздоровалась с ней, она, не удивившись, мило, с улыбкой ответила мне. Я постояла рядом с ней, она сказала:

— Вы дрожите.

— Вода очень холодная.

— Вытритесь, не то заболеете. Моя дочь ни за что не вытрется после купания. Думает, морская вода помогает быстрее и лучше загорать. А вы как думаете?

Слегка растерявшись, я ответила, что не слишком об этом задумываюсь. Моя собеседница повернулась ко мне, и мы взглянули друг другу в глаза. Она добавила:

— В мое время молодежь не была так красива. Ваше поколение сделало шаг вперед по сравнению с нашим. Мы большую часть времени были непривлекательны. Конечно, встречались исключения. Как вас зовут?

— Одиль.

— А меня Паула.

— Очень приятно.

Та, кого я отныне буду называть Паулой и кому, возможно, предстоит стать моей подругой, протянула мне руку; я сделала то же.

— Пройдемся?

Я согласилась. Эта женщина притягивала меня, в то же время я слегка ревниво относилась к ней. Мирное и сердечное выражение ее лица, спокойная красота, открытый и умный взгляд — все свидетельствовало о полном согласии с миром и обладало огромным обаянием.

— Вы местная? — спросила Паула.

— Нет. Я из Вильмонбля. Здесь на каникулах.

— Вам тут нравится?

— И да и нет. Я с родственниками. Атмосфера слегка… натянутая.

— У меня дочь вашего возраста. Зовут Эльзой.

— Красивое имя.

— Вы находите?

Наш последующий разговор не представлял особого интереса, но удовольствие, получаемое мной от этой безыскусной и даже чуть вялой беседы, проистекало скорее из мягкого взаимопонимания и непосредственной, чистосердечной симпатии, которые чувствовались в этой женщине, нежели из того, что она могла сказать мне.

Когда мы расставались, Паула поинтересовалась, живу ли я в отеле, я ответила «нет» — моя мать и муж сестры сняли большую часть комнат в одном доме на берегу моря.

— Что это за дом?

— «Винтерхауз».

Паула заставила меня повторить название, а потом принялась так разглядывать меня, словно с моим лицом что-то случилось; в конце концов она сказала, что вновь будет на пляже часам к четырем и хотела бы поговорить со мной.

Сейчас ровно четыре. Мне остается каких-нибудь полчаса, чтобы рассказать, что было позже, но это даже много, поскольку ничего особенного и не произошло, если не считать того, что вся семья — за исключением, естественно, Паскаля, который в конечном итоге не является членом нашей семьи, — стала восторгаться моей новой прической и поведала мне, что в «Винтерхаузе» объявилась новая постоялица. Зовут ее Катрин Гольдберг, она литературный редактор одного из парижских издательств.

Излишне говорить, что, узнав эту подробность, Паскаль поспешил распустить хвост веером. Я не могу запретить ему думать о своей карьере, тем более что он, кажется, приглянулся этой Катрин. Но и безучастно при сем присутствовать я не намерена.

Вилле-сюр-Мер, 3 августа

4 часа дня. Пишу лежа, чтобы не беспокоить разбитое колено.

После тенниса я полчаса вздремнул. После матча меня сморила усталость, я даже не принял душа ни в клубе, ни дома; хочу встать и не могу — в воздухе разлита такая сладость, и весь я полон такой истомы.