Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека - Французские писатели о молодежи

Порою и мой отец в гневе говорит, что наш деревенский лавочник намеренно удлиняет счет. Однажды он заставил меня пересчитать сумму, и у меня получился другой результат, чем у лавочника. Моя мать сияла.

— Ты видишь, — говорила она моему отцу, — я это прекрасно знала: это вор, настоящий вор, как и все другие.

И она пришла в такое возбуждение, что в конце концов разбила тарелку, и мой отец закричал, я заплакала, моя сестра ухмыльнулась и заработала пощечину — чтобы знала, — и тогда она тоже заплакала, а я была очень довольна. Назавтра, в четверг, моя мать отправилась в деревню к лавочнику с моим счетом, с корзиной почти свежих яиц, лицо ее пылало от возмущения, а я плелась сзади. Лавочник проверил свой счет, я тоже, и оказалось, что оба были правы, он, потому что его счет был верным, я, потому что мой мог бы быть верным, если бы я не забыла прибавить и цифры переносов в уме. Лавочник торжествовал, моя мать тоже.

— Переносы, — сказала она, — можно прекрасно обойтись и без них.

— Вовсе нет, — сказал лавочник, — наоборот, это все меняет.

И они довольно долго препирались, окруженные деревенскими женщинами, которые все комментировали, и некоторые из них в тот день ушли, ничего не купив, а я этим воспользовалась, чтобы стащить бутылочку красных чернил, точно таких, как у учительницы. Кончилось тем, что моя мать ушла со своей корзиной почти свежих яиц, которые она отказалась оставить в лавке. Она тем не менее распродала их, хорошие свежие куриные яйца, стучась из дома в дом.

— Это отнимает больше времени, — говорила она, — но, раз уж мы на месте, мы на этом выгадываем. Я за них получила больше, чем у лавочника.

Домой возвратились почти довольные. Я говорила себе: с этими торговцами всегда так, теперь мне надо еще найти тайник для моей бутылочки красных чернил.

Моя младшая сестра и собака погнали стельных коров на водопой к ручью. Я могла не сомневаться, что она очень сердита, моя сестра, достаточно было видеть, как она колотила коров палкой. Она злится, потому что с тех пор как я готовлюсь получить аттестат, это она каждый вечер ходит за коровами и в то же время учит уроки. Это самая большая лентяйка в долине, моя сестра, но она-то свой аттестат получит, она уже умеет решать все задачи учительницы. Я тоже умею делать многое: ухаживать за животными, потому что я их люблю, лазить по деревьям, чтобы увидеть, что делается за круглыми холмами, гладить белье и делать торт, если к нему имеется клубника. Только вот все, что я умею делать, не имеет никакого отношения к аттестату, чтобы его получить, важны только задачи, как будто без них нельзя жить. Вот так.

Вечером, за столом, молчали все, даже моя сестра. На ужин были артишоки, первые артишоки в этом году, и картошка, точно такая же, как у поросенка, но только с треской, приправленной чесноком и петрушкой. Я ненавижу эту еду, но я знала, что время было совсем неподходящее ни напомнить об этом, ни тем более отказываться есть. И потом, то был, помню, такой тихий вечер, с сильным запахом свеженарезанного ржаного хлеба, перемешанного с ароматом ломоноса, который ласковый ветер доносил с берега ручья. Да, прекрасный вечер.

Я пообещала себе, что, вернувшись с экзамена, пойду и вымоюсь в ручье, а после никогда не буду думать о школе, никогда больше.

Вдруг моя мать сказала:

— Не забудь выгладить на завтра воскресное платье. Ты не можешь пойти в школу в блузе, тем более такой грязной.

И правда, где уж было оставаться чистой после поросенка, ведь там пачкаешься обо все. Мне очень нравится мое выходное платье. Ярко-голубое, с пятнами белых виноградных гроздьев и тонкими переплетенными зелеными усиками. Юбка платья не так широка, как мне бы хотелось, но ткань стоит дорого, а моя мать всегда должна сделать два платья из купленной ткани, одно для моей сестры, этой грязной лентяйки, хотя, что ни говори, нельзя же и ее оставить голой, особенно по воскресеньям, и одно для меня, точно такое же, чтобы не было завидно, она нас знала. Я ее понимаю, даже если иногда и бунтую, и моя мать вынуждена мне угрожать увесистыми пощечинами, — чтобы я знала.

Потом она сказала:

— Ладно. Я подумала. Я знаю, что надо сделать, чтобы она получила аттестат.

Мы все стали ждать, а она неторопливо и тщательно собрала крошки вокруг своей тарелки, чтобы добавить их в пищу собаке; нехорошо бросаться крошками, это ведь тоже хлеб. Наконец она решилась, а я не думала ни о чем. Она посмотрела прямо в глаза отцу и сказала:

— Самое главное, чтобы она получила аттестат. Прежде всего потому, что вот уже два года мы этому отдаем все, затем, подумай хорошенько, девушка с аттестатом может на что-то рассчитывать, не то что необразованная, на что такой надеяться, в самом деле, я это знаю по себе. Я думаю так, если девочка его получит, то может выйти замуж за кого хочешь в деревне. — Представь, например, сына булочника с такой женой, как она: она держит лавку, она ведет счета, плюс вся работа по дому, а он может преспокойно делать свой хлеб, и все довольны. То же самое, если это сын лавочника, к тому же она не станет обворовывать клиентов. Я даже подумала о секретарше в мэрии, с таким почерком, как у нее.