Вильям Козлов - Когда боги глухи

— А вы чего же остались? — поинтересовался старший лейтенант.

— Зачем нам-то было бежать? — удивился Андрей.

— Мы — пострадавшие, — пощупал скулу Петя и шмыгнул носом.

— В общем — жертвы, — заключил старший лейтенант.

Вадим знал: сын говорит правду, он вообще никогда не лгал, считая это ниже своего достоинства. Но старший лейтенант этого не знал, да и такая у него работа, что приходится во всем сомневаться и проверять. А в данном случае проверить было нечего, потому как свидетелей не оказалось, даже женщина, что вышла из парадной, куда-то подевалась, а сержант, доставивший ребят в отделение, как говорится, попал к шапочному разбору. Ему даже не пришло в голову фамилию женщины записать. Старший лейтенант считал, что произошла обыкновенная драка, — в их районе никто школьников не останавливал и денег у них не отбирал, — те, кто похитрее, как это водится, удрали, а Андрею и Пете не повезло, их задержал сержант.

Вадиму Федоровичу все же удалось переубедить старшего лейтенанта, и он отпустил с ним мальчишек. Пришлось показать свое журналистское удостоверение и пообещать серьезно поговорить с сыном дома. А у Пети милиционер потребовал телефон и адрес. Тот назвал другую фамилию и несуществующий телефон. Вадим приехал сюда на «Жигулях» — уже три месяца, как он ездит на новой машине, — мальчишки забрались на заднее сиденье.

— Почему он нам не поверил? — задумчиво спросил Андрей. — Мы же ему правду говорили.

— И надо было тебе заступаться за этих пацанов? — упрекнул приятеля Петя. — Хоть бы спасибо сказали — смылись и даже не оглянулись! А мы теперь с разбитыми рожами будем ходить…

— Что же твои словесные убеждения не подействовали на хулиганов? — насмешливо осведомился Вадим Федорович.

— Я тоже одному, кажется, глаз подбил, — вспомнил Андрей.

— Ты все-таки поднял руку на ближнего? — деланно удивился отец.

— Я бы не назвал этих подонков своими ближними, — пробурчал сын. — Истинные гориллы — вот кто они.

— Причем старше нас и их было три лба, — заметил Петя.

— Я должен честно признаться, мы с тобой, Петя, совершенно не умеем драться, — сказал Андрей, ощупывая созревающую шишку на лбу.

— Я этого, с жиденькими усиками, укусил за палец, — подхватил тот.

— Укусил… — презрительно пожал плечами Андрей. — И не противно тебе было грязный палец в рот брать?

— Как-то само собой получилось, — смутился Петя.

Улыбаясь про себя, Вадим Федорович с интересом слушал их.

— Так не годится, — после продолжительной паузы сказал Андрей. — Не знаю, как ты, а я завтра же пойду в спортивное общество и запишусь в секцию бокса. Настоящий мужчина должен уметь постоять за себя. Сегодня я это очень отчетливо понял.

— Ты же был хоккеистом, — напомнил отец.

— Но дрались мы не на льду, а на асфальте, — криво улыбнулся сын.

— Бокс — это хорошее дело, — согласился Петя. — Пожалуй, и я запишусь.

— А может, лучше в секцию самбо?

Петя смотрел Андрею в рот и во всем признавал его превосходство. Викторовы жили в их же доме, на последнем этаже. Петин отец — художник. Под самой крышей у него большая мастерская, Петя занимался в специальной школе при Академии художеств, Андрей учился в английской школе. Помнится, Ирина места себе не находила, пока его не определила в такую школу, — в то время это было очень модно, она с гордостью заявляла всем знакомым: «Наш Андрюша учится в английской школе!» Учился Андрей средне, но по-английски уже мог довольно свободно говорить и читать. В его комнате всегда можно увидеть какой-нибудь английский роман или детектив. Особенно любил он Агату Кристи.

— И тебе нравится эта… дамская литература?

— Она пишет не хуже Сименона.

Продолжать спор было бесполезно: сын знал английский и читал в подлиннике, а Вадим Федорович — нет. Впрочем, Андрей никогда не кичился знанием иностранного языка. Когда к ним приходили гости и Ирина, узнав, что кто-либо из них знает английский, просила гостя побеседовать с сыном, тот всегда уклонялся. Вадим понимал, что Андрею стыдно за мать, и потакать ее мелкому тщеславию он не собирался. А Ирина расстраивалась и потом упрекала сына, что гости могут подумать, будто Андрей ничего не знает…

— А это так важно? — улыбался сын.

— Что важно? — восклицала мать.

— Что подумают гости?

— Ты ставишь меня в дурацкое положение.

— Я ведь не попка в клетке, чтобы забавлять гостей, — возражал он.

Рассуждения пятнадцатилетнего сына иногда поражали Вадима Федоровича: Андрей рассуждал, как взрослый. В его словах была железная логика, недетская убежденность в своей правоте. Ирина — в общем-то не вздорная женщина и, как говорится, за словом в карман не лезет — зачастую в разговоре с сыном становилась в тупик. Андрей считал, что она способная художница, он часто хвалил ее рисунки, но сам к этому делу не обнаруживал никаких наклонностей. А вот десятилетняя Оля с увлечением рисовала, в школе у нее были по рисованию отличные отметки. Оля любила старшего брата, он часто помогал ей по математике, в которой она плохо соображала. Разговаривал Андрей с ней, как с ровней, что девочке очень льстило, вообще, он умел со всеми находить верный тон. Вот только с хулиганами потерпел поражение! В душе Вадим Федорович был доволен, что жизнь преподнесла самоуверенному юноше наглядный урок. И радовался, что у Андрея возникла мысль заняться спортивной борьбой. Сам Вадим Федорович с детства мог постоять за себя, шрамы, оставшиеся на руках, лбу, правой щеке, напоминали ему об отчаянных схватках со сверстниками, да и сейчас он мог приструнить хулигана или распоясавшегося пьяницу. Если он одергивал бузотера, то тот, как ни странно, утихомиривался, — очевидно, по лицу Вадима видел, что тот не боится его. И жена говорила, что в таких конфликтных ситуациях — а он болезненно не терпел хамства — у Вадима лицо становилось жестоким, а серые глаза пронзительно-холодными. И потом, в Вадиме угадывалась сила, у него рост выше среднего, широкие плечи, крепкие кулаки.