Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Интересная штука… — как сквозь вату, пробился до задумавшегося Вадима монотонный голос Ушкова. — У некоторых классиков повторяются сюжеты. У Бенжамена Констана в его повести «Адольф», написанной в тысяча восемьсот пятнадцатом году, события развиваются почти точно так же, как в «Анне Карениной» Толстого. Как вы думаете, это повторение сюжета или новое открытие? Ведь тема несчастной любви так же вечна, как и тема смерти.

— Художники ведь тоже повторяют библейские сюжеты? — вставила Савицкая.

— Толстой не повторяет, — весомо заметил Ушков. — Он открывает свой мир. Классик всегда оригинален. Льва Николаевича знает весь мир, а Констана — в основном специалисты.

— Коля, есть что-либо такое на свете, чего ты не знаешь? — спросила Вика. Она и раньше задавала ему этот вопрос.

Она с улыбкой смотрела на мускулистого и почти совсем незагорелого Ушкова. Он и сейчас прикрыл свои плечи рубашкой: загар к нему плохо приставал, на обожженной широкой груди лупилась красноватая кожа.

Глядя на Савицкую, Вадим вспомнил старое немецкое изречение: «Женщина любит ушами, мужчина — глазами». В отличие от приятеля, Казаков не старался блеснуть своими литературными познаниями.

— Кстати, Лев Николаевич Толстой говорил: «Можно придумать все — нельзя выдумать лишь человеческой психологии», — продолжал Ушков, на лице его промелькнула самодовольная улыбка. — Все уже было, и ничего нового никто не изобретет!

— Литературу, Коля, ты знаешь, — усмехнулся Вадим. — Но, по-моему, не любишь.

— Я ведь критик, — рассмеялся Ушков. — А какой-критик любит литературу? Критик любит себя в литературе. Я, конечно, шучу…

— Не хотел бы я, чтобы ты когда-нибудь написал обо мне, — заметил Вадим.

— Вика, наш будущий классик уже толкует о монографии, — подмигнул молодой женщине Николай.

— Ты знаешь, что Вадим пишет роман? — откликнулась та.

— Мне ты ничего не говорил, — повернулся Ушков к Вадиму. — От газетной статьи — к очерку, от очерка — к повести для подростков, от повести — к роману…

Вадиму стал неприятен этот разговор — черт дернул его сказать про роман Вике! Он не любил никому рассказывать о своей незаконченной рукописи, а тут, в Судаке, как-то потянуло поработать, сел в номере за пишущую машинку, а Вика пристала: о чем пишешь?.. Хотя он и не просил ее никому не говорить о романе, — тоже мне секрет! — но вот так сболтнуть на пляже?..

— Я не хочу говорить об этом, — оборвал он Николая, который скорее из вежливости, чем из искреннего любопытства стал расспрашивать о романе.

Очевидно, Ушков, как это бывает между друзьями, относился к нему как к писателю несерьезно — так, снисходительно-покровительственно. Вадим ему первому подарил вышедшую книгу, но Николай даже не сказал, что прочел ее. Вообще-то он еще раньше читал рукопись, по после того Казаков дважды капитально переработал ее.

Вадим встал с пледа, ступая на обкатанную морем гальку, подошел к воде и с разбега бросился в накатившуюся светлую волну. Она, как всегда, вначале обожгла, перехватила дыхание, потом стало легче, и скоро он, почти не ощущая холода, плыл саженками к красному бую, покачивающемуся на волне. Солнце слепило глаза, железный поплавок нырял вверх-вниз, удерживаемый ржавой цепью. У него можно немного передохнуть. Обхватив скользкий пупырчатый шар обеими руками, а ногами нащупав цепь, Вадим стал обозревать пляж: отдыхающие в основном загорали, некоторые играли под навесом в карты. Купались лишь трое юношей. Они оккупировали соседний поплавок. Вадим видел их мокрые смеющиеся лица, слышал голоса, смех. С берега, где над белым дощатым домиком трепетал флаг спасательной станции, на них посматривал загорелый до черноты мужчина, наверное спасатель. Еще дальше, где скалистый берег наступал на узкую полоску пляжа, парень и девушка катались на водном велосипеде. Разноцветные лопасти с шумом хлопали по воде, радужно сверкали брызги. На серые, сглаженные расстоянием горы медленно наползала узкая туча. Николай перебрался на плед поближе к Вике, но Казаков сейчас не думал о них, он наслаждался качающими его вместе с поплавком волнами, ярким солнцем, синим небом и далекими, нависавшими над морем скалами. В расщелинах между ними росли колючие кусты, краснела жесткая трава. Казалось, скалы вот-вот опрокинутся в море, достаточно вон того белого пышного облака, которое норовит опуститься на них. Внизу в воде высоко торчали облизанные водой позеленевшие громадные камни. Между ними покачивался на якоре баркас с железной бочкой на палубе. Чайки кружились над соседним валуном. Некоторые в пике срывались вниз, едва коснувшись поверхности, вновь взмывали. Незаметно было, что они выхватывают рыбешку.