Вильям Козлов - Когда боги глухи

— Ты подскажи ребятам, чтобы разную живность не таскали в класс, — попросил Дмитрий Андреевич. — Это ведь жестоко не только по отношению к учителям, но к тому же ежу… Была у него семья, может быть, дети, папа, мама, а вы взяли и лишили его всего этого. Для вас это игрушка, а для животного — трагедия.

— А что, у них тоже… есть папы, мамы? — тихо спросил мальчик.

— Так я на тебя надеюсь, Гена, — улыбнулся Абросимов. Про папу, маму можно было бы и не говорить… — Дай-ка мне папиросы.

— Что? — опешил Гена.

— Куда ты припрятал пачку и спички?

Мальчик нагнулся и достал из-под бревна смятую пачку «Беломорканала» и коробок.

— Вам бы следователем работать, Дмитрий Андреевич, — усмехнулся Гена.

— Я знаешь как отвыкал от курева? — поделился Дмитрий Андреевич. — Купил леденцов — слышал, есть такие «Театральные» — и посасывал себе, когда тянуло курить… Заходи вечерком, у меня еще с полкилограмма осталось.

— Вот жизнь! — нарочито громко вздохнул мальчик. — Ни поговорить, как тебе хочется, ни покурить…

— Эх, Гена, Гена! — заметил Абросимов. — Курево-то как раз и укорачивает нашу жизнь. — Он сунул пачку в карман и зашагал к дому, потом остановился и, не оборачиваясь, уронил: — Шагом марш в школу!

Вадим Казаков только что вернулся из Москвы, и в первый же вечер ему позвонила Красавина и попросила завтра утром прийти к ней на Лиговку, У нее будет интересный человек, который хочет с ним познакомиться. Он обругал себя за невнимательность: уже месяца два не навещал Василису Прекрасную, всегда вот так — все откладываешь, откладываешь, а потом забываешь… Василиса Степановна говорила приветливо, в ее голосе не чувствовалось обиды. И все равно Вадиму было неудобно.

В одиннадцать он был у нее.

— Познакомься, — представила она поднявшегося из-за стола молодого мужчину в коричневом костюме и тонком светлом свитере. Он назвался Игнатьевым Борисом Ивановичем. Среднего роста, русоволосый, простое улыбчивое лицо.

— Кофе или чаю? — улыбнулась Василиса Степановна. — Да, ты любишь чай…

Она ушла на кухню и скоро вернулась с подносом, на котором дымились две чашки с чаем, стояла ваза с печеньем. Заметив недоумевающий взгляд Вадима, сказала:

— Извините, у меня через полчаса урок, я вас оставлю одних. Вадик, когда будешь уходить, покрепче захлопни дверь. Всего доброго! — И, одарив их на прощание улыбкой, взяла с тумбочки кожаный портфель, который Вадим помнил еще со дня своего приезда в Ленинград, и ушла.

— Я — капитан КГБ. Очень рад с вами лично познакомиться, по вашим печатным работам я давно вас знаю.

— И нужно было именно так нам встретиться? — озадаченно спросил Вадим.

— Так удобнее, — улыбнулся Игнатьев. Улыбка у него располагающая, на вид ему лет двадцать шесть, может, немного больше. В светлых глазах совсем нет того самого стального блеска, который был присущ анекдотичному майору Пронину…

Игнатьев начал разговор о последней статье Вадима в «Советской России», так, между прочим, обмолвился, что тоже закончил отделение журналистики ЛГУ, — выходит, они в какой-то мере коллеги, — он снова улыбнулся, давая понять, что это шутка — куда, мол, ему тягаться с таким зубром, как Казаков.

— Дошло! — сообразил наконец Вадим, зачем понадобилась эта встреча. — Вы, наверное, хотите подробнее узнать о бывшем карателе Леониде Супроновичс?

— Пожалуй, мы больше о нем знаем, чем вы, — мягко заметил Игнатьев.

— Жаль, что этот палач и убийца скрылся, — сказал Вадим.

— Леонид Супронович числился у нас в списках разыскиваемых государственных преступников. После вашей статьи наше посольство потребовало у ФРГ выдачи главаря карателей…

— Он скрылся, — вставил Вадим. — Мне об этом написал западногерманский журналист Курт Ваннефельд…

— Леонид Супронович убит, — спокойно сказал Игнатьев. — Тут в газете… — Он достал из лежавшей на столе папки газету с броским заголовком готическим шрифтом, протянул Вадиму: — Вы по немецки читаете?

Вадим отрицательно покачал головой, тогда капитан быстро перелистал многостраничную газету, нашел отчеркнутое красным карандашом место и бегло прочел о том, что при загадочных обстоятельствах в Дюссельдорфе среди бела дня погиб русский эмигрант Петр Осипович Ланщиков.

— Насколько мне известно, последняя его фамилия была Ельцов Виталий Макарович… — заметил Вадим.

— У него было много фамилий, — сказал Борис Иванович. — Но главное, что предатель нашел свой конец и… — он с улыбкой взглянул на Казакова, — не без вашей помощи!