Вильям Козлов - Приходи в воскресенье

— Как она погибла? — помолчав, спросил я. Во время этой паузы старуха вылила остатки водки в свой стакан и выпила. Я обратил внимание, что она не закусывает. Взяла сморщенный помидор, помяла в пальцах, понюхала и снова положила на тарелку.

— Узнала я об этом, считай, через полгода… Муж ейный написал, он ведь и сам чудом живой остался… Зарабатывали с мужем, видно, хорошо, ну и купили на свою погибель машину. Поехали из Севастополя в Ялту, что ли. А дороги там — сам, наверное, знаешь, какие, дождь прошел или что другое, только закувыркались они на крутом повороте по каменьям вниз… За рулем-то сама Динка была. Ее и до больницы не довезли — померла, а муж в госпитале три месяца провалялся… Подлечили его, заштопали, а в море больше не пустили. На берегу работает, в штабе. Оно и лучше, хоть за дочкой будет присматривать. Без родительского-то глаза они и вырастают отпетыми… Вон возьми мою внучку! Два года назад заявляется.., Я отворила дверь и обомлела: Динка! Осеняю себя крестным знамением, думаю, спьяна… гм, какой-то праздник был… померещилось, думаю. А это внучка моя, Юлька. Из райцентра приехала в город. Видишь ли, там ей не нравится жить: тоска зеленая! И даже школу один год не доходила, пошла работать. У Аннушки-то, дочки моей, их пятеро, так она ее особенно и не удерживала. Отец Юлькин — Анисим, три года назад под поезд попал… Сцепщиком он на станции работал, ну и что-то там случилось… И осталась Аннушка одна с пятерыми ребятами. Юлька-то с каждой зарплаты посылает по почте матери, да все равно Аннушке-то трудно с такой оравой. Правда, старшенький мальчишка уже тоже работает, да что он там на молокозаводе получает?.. А Юлька-то как-то была в Севастополе, когда еще Дина-то жива была, и вот с Динкой сошлись… Видно, характеры у них одинаковые… Эта-то тоже с норовом! Вон и фотографию Динкину прилепила над своей кроватью. Разве что богу на нее не молится… Куда на ночь глядя ушла? Никогда не скажет… Работала она крановщицей на стройке, хорошо зарабатывала. А сейчас какой-то новый завод за Сеньковским переездом пустили — их много сейчас понастроили, — так она на мостовом кране работает… Динка-то, когда девчонкой была, и не знала, что такое выпивка, да и с париями, хотя и любила хороводиться — они ее за свою считали, — никогда не позволяла себе ничего такого, а Юлька совсем другая: курит, на танцульки бегает, этот магнитофон всю ночь крутят… Мне и слова не дает поперек сказать: глазищи вытаращит… Я боюсь с ней и связываться. Она как приехала, и то выглядела настоящей девицей, а сейчас ей двадцать два. Вон они теперь какие растут здоровенные да рослые… Как-то привела домой подружек, запустили этот магнитофон и давай отплясывать. А танцуют не так как раньше, все с вывертами, задницами вертят. Я уж спать легла, а эта шарманка гремит, подружки-то и то отказались, совестливые, кивают в мою сторону, мол, человеку спать мешаем, а она засмеялась и говорит: «Не обращайте внимания, она глухонемая…» И так мне, мил человек, обидно стало…

— У вас письма не сохранились? — спросил я, видя, что старуха настропалилась всплакнуть.

— У меня нету, — ответила она. Разве что у Юльки письма да карточки где-нибудь запрятаны… — Старуха перевела взгляд с пустой бутылки на меня. Глаза у нее снова потускнели, однако шевельнулось в них что-то. Старуха, моргая, уставилась на меня. По привычке она пожевала губами, и волосатая бородавка ее зашевелилась, как живая, задвигав волосинками-усиками.

— Погоди, родимый, а ты не тот самый парнишка, что на мотоцикле к ней кажинный день приезжал? Вроде бы обличье мне твое знакомое? — сказала она. — Да нет… тому уже должно быть к сорока, а ты еще молодой, вон на голове ни одной седой волосинки не видно… И тот был ростом куда пониже.

— Можно мне эту фотографию? — спросил я, хотя и догадывался, что ответит старуха.

— Юлька мне глаза выцарапает, — сказала она. — Я как-то ляпнула не так про Динку-то — она ей вроде бы двоюродной сестрой приходится, так она на меня, как кошка, набросилась!

Надев плащ и стоя на пороге, я взглянул в выцветшие старушечьи глаза и спросил:

— За что же Рысь так жестоко обиделась на того парнишку… с мотоциклом?

Спросил просто так, зная, что на этот вопрос мне старуха не ответит. Да, пожалуй, теперь и никто не ответит.

— Зеленая была, — сказала старуха. — Один бог знает, что ей тогда в голову вдарило? Стоит ли об этом печалиться?

Хитрая старуха все-таки догадалась, кто я. И сейчас мучительно соображала, какую она выгоду сможет извлечь из этого неожиданного визита. Я это видел по ее лицу, глазам. Движения ее снова стали суетливыми, а губы, будто бы существуя независимо от нее, играли в пятнашки с бородавкой. Я уже отворил дверь в слабо освещенный коридор, когда она легонько хлопнула себя по морщинистому лбу и сказала: