Вильям Козлов - Андреевский кавалер

— Пока никто не должен знать, что я тут, — нахмурился Иван Васильевич. — Даже он. Я ребят предупредил, чтобы молчали.

— Значит, с сегодняшнего дня я поступаю в твое распоряжение? — сказал Дмитрий Андреевич. — Ты, наверное, уже полковник?

— Капитан я, Дмитрий.

— Что же так медленно растешь? — подковырнул Абросимов. — Дерюгин и тот тебя обскакал.

Костер подернулся серой пленкой пепла, крупная рыба всплескивала на воде. На вечернем небе появилась пока единственная яркая звезда.

— Я все же пойду, — поднялся Дмитрий Андреевич. — Нынче в ночь заступает на дежурство отец. Мы договорились повидаться. Может, через него Семена вызову…

— Пойдем вместе, — поднялся Иван Васильевич. — Какой нынче день-то?

— Суббота.

— То-то все тело просится в баню… — улыбнулся Кузнецов. — Помнишь, как мы с тобой когда-то славно парились в баньке Андрея Ивановича? Намахаемся березовым веничком, а в предбаннике жбан с холодным кваском…

— Лучше бы не вспоминал… — проворчал Абросимов. — Я уж и забыл, когда последний раз был в бане… Пожалуй, еще до войны? А так на речке помоешься с мылом или в озере выкупаешься, пока вода была терпимой. А сегодня, поди, Ганс своего хозяина, коменданта Бергера, в нашей бане парит.

— Рискнем, Дмитрий? — На обветренном лице Кузнецова появилась мальчишеская улыбка. — Чистому и помирать-то легче.

— Ты что имеешь в виду? — удивился Абросимов, он не мог всерьез поверить, что Иван Васильевич предлагает ему пойти в баню.

— У твоего дружка Михалева баня у самого леса? — развивал свою мысль Кузнецов. — Он постоит на часах, а мы с тобой попаримся.

— Ты же только что говорил, дескать, никто не должен знать…

— Никто и не узнает, кому не положено нас узнавать… — засмеялся Кузнецов. — Но друзей-то в Андреевке мы должны навестить? Баня баней, а у меня там и еще есть кое-какие дела… Рано или поздно все равно нужно с товарищами встречаться!

Дмитрий Андреевич знал, что его бывший шурин способен на самые отчаянные поступки. Как-то в тридцатых годах Иван, тогда еще сотрудник ГПУ, на полном ходу скорого поезда спрыгнул вслед за бандитом сразу за переездом. С вывихнутым плечевым суставом догнал бандита, разоружил и привел в часть. В другой раз, во время пожара на станции, один ухитрился сдвинуть с места вагон со взрывчаткой и толкать его по запасному пути до самого шлагбаума. Даже Андрей Иванович — известный в поселке силач — не смог бы такое повторить… Местные хулиганы боялись Кузнецова больше, чем милиционера Прокофьева. Еще неизвестно, остался бы жив Дмитрий, — ведь это Иван спас его тогда от ножа…

— Ты — командир, — сказал Абросимов.

— В таком случае: вперед, политрук!

— Старший политрук, — ехидно поправил его Абросимов.

Рудольф Бергер с Михеевым отобрали двадцать пленных красноармейцев, которые были покрепче на вид, и Леонид Супронович тут же под конвоем должен был препроводить их на базу. Переводчик для порядка задавал им вопросы о гражданской специальности, но это особенного значения не имело: нужна была грубая рабочая сила. А уж ломом и лопатой всякий может владеть, главное, чтобы силенка была.

— Вы не интересовались, есть ли среди них коммунисты, комиссары? — спросил Бергер своего помощника.

— Я думаю, коммунистов и комсостав вылущили эсэсовцы, — ответил Михеев.

Бергер выдал справку начальнику конвоя о том, что им лично отобраны для строительства военного объекта двадцать пленных, унтер-офицер козырнул и отдал конвою команду поднять и построить остальных пленных. Пока автоматчики покрикивали: «Ком, ком! Шнель, русиш швай!» — он выяснил у коменданта, в каком населенном пункте по пути следования лучше будет переночевать. У него приказ доставить остальных пленных на перевалочный пункт, до которого еще два дня пути. Бергер посоветовал сделать остановку в Леонтьеве: там есть помещение, где можно запереть пленных на ночь.

Колонна из шестидесяти восьми оставшихся красноармейцев уныло потянулась по проселку в сторону бора. Женщины открывали калитки, выбегали на дорогу и совали бойцам сваренную в мундире картошку, краюхи хлеба, яйца. Конвойные покрикивали на них, замахивались автоматами, но делали это равнодушно, скорее, чтобы угодить рослому, с хмурым лицом начальнику с нашивками унтер-офицера. До перевалочного пункта все равно никто их кормить не будет. Пленные выглядели усталыми, повязки у раненых стали серыми от грязи, большинство было в обмотках. Некоторые шлепали босиком. У одного рука болталась на перевязи из зеленой обмотки. Они хватали подношения женщин, тут же на ходу торопливо жевали, будто боялись, что эту скудную еду могут отобрать.