— На этот вопрос я тебе отвечу позже, ладно? — после продолжительного молчания сказал Дмитрий Андреевич.
— Я знаю, у мамки тяжелый характер, — проговорил Павел.
— Наверное, и у меня не легче, — признался отец.
— Бабушка Ефимья говорит: тут некого винить, мол, нашла коса на камень.
— Твоя бабушка умная, — улыбнулся Дмитрий Андреевич. — Может быть, умнее всех нас.
В голубом просвете между деревьями вдруг возник золотистый комок, стремительно падающий вниз. Над самыми верхушками комок замедлил падение, расправил крылья и превратился в рябого сокола. На полянку неподалеку от них медленно опустилось маленькое радужное перышко.
— Говоришь, мать даже не вспоминает про меня? — помолчав, спросил Дмитрий Андреевич.
— Счастье, говорит, что я мало на тебя похож, а то бы и меня возненавидела, — — с неосознанной жестокостью ответил сын.
— Ты — Абросимов, — поднялся отец. — И держись, сын, своего корня.
Хотя на душе у него было тяжело, он улыбнулся, вспомнив, что эти же самые слова когда-то говорил ему Андрей Иванович.
— За Утиным озером хорошая делянка, — сказал сын. — Только там, наверное, уже Вадим побывал.
— Бог с ними, с грибами, — сказал Дмитрий Андреевич. — Пойдем выкупаемся.
Шмелев с нетерпением ждал начала войны. Наконец-то он поверил, что она вот-вот грянет… Он торопил Чибисова, готов был сам возглавить диверсионную группу. Почему бы не устроить на железной дороге крушение поездов? Или не рвануть толом какой-нибудь цех на базе? Чем решительнее становился Григорий Борисович, тем большую осторожность проявлял Чибисов.
— Никакой самодеятельности, — осаживал он Шмелева. — Не хватало еще нам перед самой войной попасться. И наши шефы велят пока затаиться.
— Руки чешутся! — вздыхал Шмелев. — Застоялся как конь в конюшне…
— Скоро дел будет невпроворот, — ухмылялся Чибисов. — Не торопитесь наперед батьки в пекло.
Сам он на время затих, спрятал от греха подальше портсигар с фотоаппаратом, тем более что снял все, что можно было снять, и через Лепкова переправил в Германию. Оттуда радировали удовлетворение чистой работой Чибисова и Шмелева, снова предупреждали об осторожности и готовности к боевым действиям.
Сегодня была назначена радиосвязь. Рация установлена в сарае, который Чибисов переоборудовал под конюшню. Сарай стоял на отшибе, когда-то Сова там держала борова, но вот уже несколько лет нового не заводила. В углу были навалены связки дранки. Там Константин Петрович и прятал рацию. Других построек вблизи не было. Чибисов привез туда воз сена, бабке сказал, что в избе, мол, душно, будет спать в сарае.
На дверях красовался замок, и Шмелев сразу направился к сараю. Он еще не успел поднять руку, чтобы постучать в дверь, как она немного приоткрылась и Константин Петрович, не скрывая раздражения, спросил:
— Зачем вы пришли?
Однако посторонился, пропуская в полутемное просторное помещение, где пахло конским навозом. Рацию он, по-видимому, успел спрятать. На сене валялось скомканное ватное, из разноцветных лоскутьев одеяло.
— Ты никак спал? — огляделся Шмелев, привыкая к темноте.
— Вам не следует сюда приходить, — заметил Чибисов, все еще неприязненно глядя на Григория Борисовича. Карман его штанов оттопыривал пистолет.
— Не сидится мне, Константин Петрович, на месте, — улыбнулся Шмелев. — Что нового? Да не гляди ты на меня волком! Никто не видел, как я сюда пошел…
— Новостей уйма, — присаживаясь на пачку дранки, сказал Чибисов. — Двадцать первого состоится большой парад. Действуйте согласно последней инструкции…
— Слава богу, — перекрестился Григорий Борисович. Он тоже уселся. — Сегодня у нас девятнадцатое… Послезавтра!
— В ночь на двадцать второе. Две зеленые и одна красная ракеты для «юнкерсов»… Кто даст сигнал?
Чибисов сказал это спокойным голосом, но Григорий Борисович отлично понимал: вот он, тот самый момент, когда Шмелев должен решить судьбу одного из них… Он не знал, сколько на складах взрывчатки, авиабомб, снарядов. Но можно было предположить, что если бомба угодит в главный склад, то от самой базы и Андреевки ничего не останется, чего уж тут говорить о человеке, который подаст сигнал самолетам… Это верный покойник…
— Двадцать второго июня вы поедете в самый дальний наш пункт за молоком, — ровным голосом заговорил Григорий Борисович. — Советую вам заночевать в Леонтьеве. А можете бросить лошадь и уехать еще дальше.
Читать дальше