В.Козлова не назовешь бытописателем, вернее, он не только бытописатель. Но «поймать» время, дух, атмосферу эпохи он умеет. Умеет схватить характерные психологические типы, ситуации времени, делая это ненавязчиво, как бы между прочим, попутно с рассказом об основных событиях.
Таков Максим Бобцов из романа «Я спешу за счастьем». Волею судеб он, юноша, почти подросток, оказывается брошен в самый круговорот кипящей послевоенной жизни и к тому же предоставлен сам себе. Не удается ему найти и «духовного пастыря», который рассказал бы и показал, «что такое хорошо и что такое плохо». И все же в трудных ситуациях он принимает верное — в нравственном смысле — решение. И как же он не похож при этом на плакатно-правильного и плакатно же безжизненного всезнайку и всеумейку!
Приближенность Максима Бобцова и его друзей ко всем нам, понятность его исканий, борьбы, стремление к красоте и доброте, трудолюбие и искренность — разве это не «идея» ромаиа? Не декларативная, а воплощенная в человеческом характере, типе?
И все же сам писатель с некоторого времени, видимо, стал ощущать художественную неполноту романа-судьбы, романа рассказа об одном герое, его становлении как личности, в последних его произведениях рисуется более широкая картина жизни, показано столкновение многих человеческих характеров, ставятся острые социально-нравственные проблемы современности. Таковы «Президент не уходит в отставку» (1979), «Приходи в воскресенье» (1979), «Меленький стрелок из лука» (1981), «Волосы Вероники» (1984).
Именно на исследование современности — только в более масштабных сопоставительных координатах — нацелена и трилогия, которую составили романы «Андреевский кавалер» (1986), «Когда боги глухи» (1987) и заключительная часть — роман «Время любить».
Что отличает все эти произведения? От молодого В.Козлова — злободневность звучания, порою острая публицистичность, страстное неприятие теневых сторон и в общественной жизни, и в каждом отдельном человеке. Герой писателя, в юности и молодости непримиримый ко всякой, часто хорошо замаскированной, фальши, достигнув зрелого возраста, сохранил активность жизненной позиции. Ему приходится нелегко. В современном сложном мире ему трудно не только потому, что зло стало изворотливее, умело драпируется под правду, но и потому, что к добру, субъективно честному человеку жизнь предъявляет гораздо больше требований
Романы В. Козлова конца 70-х — 80-х годов отразили свое время во всех его сложностях. Граждански непримиримый взгляд писателя вскрыл многие скрытые пороки внешне благополучного периода: эрозию нравственных ценностей, дефицит духовности и настоящей интеллигентности, кризис традиционных форм дружбы, любви, семейных отношений. Герой В. Козлова оказывается здесь перед нелегкими испытаниями.
Писатель никогда не чурался изображения картин повседневной жизни своих персонажей, того, что относится не к их работе, а к сфере быта. Но можно ли назвать это бытописательством в том негативном значении, которое приобрело это слово в некоторых литературоведческих работах прошлых лет? Можно ли поставить это в вину писателю?
Конечно, не тема определяет художественный уровень произведения, его социальную значимость. Бесполезно определять допустимую меру или, хуже того, процент быта, коллизий сугубо личной жизни в том или ином произведении. Может быть, настоящего, хорошего любовного романа нам сейчас как раз и не хватает, как не хватало вызывающего доверие положительного героя. Пафос произведения, авторская позиция и талантливость решают, в конечном счете, все, а они неравнозначны арифметическому отношению плохого и хорошего. Самая черная сатира может вызывать светлые чувства, если зло в ней не только показывается, красочно описывается, но и осуждается, высмеивается, если доказывается его конечная бесперспективность, неминуемо преходящий характер. И вовсе не обязательно противопоставление героя — антигерою, правдолюбца — лицемеру. Саморазоблачение подчас оказывается, убедительнее разоблачения, указующего писательского перста. А легкая ирония (ее недостает в романе В. Козлова «Маленький стрелок из лука») может в корне изменить впечатление от описания самой бездуховной жизни, самой непроходимой обывательщины.
Вряд ли вызовет возражения изображение чисто бытовых подробностей, если они не самоцель автора, если не они все определяют в жизни героя (а автор никак на это не реагирует). Когда же персонаж погружен в быт, живет и дышит только им, чурается любого дела — мы вправе требовать от автора однозначной оценки.
Читать дальше