Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

Все то время пока мы совещались, продавщица – дородная, крашенная в ярко-рыжий цвет тетка, – с нескрываемым интересом следила за этим интеллектуальным тяни-толкаем. Она не вмешивалась, не лезла с советами и не проявляла никакого нетерпения – происходящее ее действительно забавляло. Думаю, тетку в первую очередь удивляла очевидная дисгармония между респектабельным внешним видом покупателей и планируемыми приобретениями.

Выглядели-то мы действительно весьма прилично и далеко не бомжово. Во всяком случае, к моему шелковому галстуку и актуальному пальтишку Lonsdale гораздо больше подошли бы бутылочка «Пешехода» и крепкий батончик брауншвейгской колбаски. Валерьян в своей консервативной серой тройке тоже походил скорее на бухгалтера или государственного служащего, чем на человека, который всерьез собирается пить «Мордовскую».

Когда я вывалил на кассу горсть мелочи и небрежным тоном озвучил заказ («Кильки в томате и ноль-пять «Мордовской», пожалуйста»), продавщица участливо осведомилась:

– Ребятки, вам килечки здесь открыть?

Проглотив горькую слюну обиды, я со сдержанным достоинством ответил:

– Не надо, тетя. Это мы в подарок.

Философ в душе, Валерьян любил повторять: «Дело, Фил совсем не в том, что мы не ебем. Дело в том, что нам не дают». Я всякий раз удивлялся тому, как тонко и точно у него получалось вплетать эту мудрость в контекст практически любой жизненной ситуации. Вот и в данном случае валерьянова поговорка пришлась как нельзя кстати.

Вообще-то я, если честно, водку не очень люблю. Тем более всяких подозрительных марок, главное и единственное достоинство которых – неестественная, баснословная дешевизна. «Мордовская», «Отличная», «Комбриг», «Дядя Ваня», «Семеныч», «Батька Атаман»… Такие названия меня скорее настораживают, нежели обещают приятный, содержательный досуг. Возможные радости алкогольного опьянения слишком несоразмерны риску отравиться насмерть. Употребляя их, ты всякий раз как бы играл в разновидность русской рулетки: повезет – не повезет. Судя по сообщениям прессы того времени, в Нечерноземье подобные напитки косили россиян целыми деревнями.

И, тем не менее, весь этот голимый скипидар я добросовестно пил, потому что просто подойти к общему столу и сожрать бутерброд с олеговским салом считал неэтичным.

Михаил Борисович, будучи типичным мифистом, водку тоже не любил. И не пил ее родимую вовсе. А вот покушать – это же совсем другое дело, это мы завсегда! Приходя после закрытия Главного входа, то есть в аккурат к началу фуршета, он сразу же деловой походкой направлялся к столу, и с шутками-прибаутками запускал свою пушистую лапку в самую гущу съестного.

Каждый раз при этом кто-нибудь непроизвольно ойкал.

Вскоре это всем надоело.

К появлению Михаила Борисовича уже готовились заранее. Как только он с широкой улыбкой человека, предвкушающего приятное входил в дежурку, на него со всех сторон сыпались остроты и колкости. Со времен все более острые и колкие, а потом и попросту грубые, так как Михаил Борисович, не обращая на них особого внимания, продолжал регулярно угощаться артельной закусью. Не выпивая ни капли!

Кто-то скажет: «Дурачье! Вам что, было бы легче, если бы он еще и пил?». Как ни странно, да. Так бы у нас была компания, коллектив единомышленников, а не отдельно пьющие и отдельно закусывающие. Михаил Борисович талантливо делал вид, будто он абсолютно не понимает наших двусмысленных намеков. Это у него здорово получалось, так как на самом деле намеки были отнюдь не двусмысленными, и надо было иметь поистине железную волю, чтобы интерпретировать их таковыми.

Михаил Борисович на моей памяти только один раз вложился в общее дело. Ему пришла в голову оригинальная мысль поднять в тамбуре Главного входа напольные решетки. Под ними, в пыли и окурках обнаружилось около четырех рублей мелкими монетками. Эта скромная сумма и была целевым траншем Михаила Борисовича на организацию дружеского фуршета. Причем потом он потребовал от фуражиров подробного финансового отчета о том, как именно были потрачены его кровные. Удовлетворенный докладом, Михаил Борисович изволил скушать полбанки свинины консервированной, после чего, раскланявшись, отбыл восвояси.

Компании досталась бутылка страшной водки «Жириновский», три ложки холодного свиного жира и два соленых огурца, один из которых надкушенный. Подошедший вскоре с морозца Сергей Львович в сердцах обещал набить Лазаревскому морду.