Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

И как понес… Нечто совершенно дикое. Нет, правда, сам себя превзошел: «трудовая дисциплина!», «возмутительный случай!», «а вот на фронте я тебя, Крыканов расстрелял бы по законам военного времени!», и всякое такое бла-бла-бла.

Вован слушал этот бред, слушал… И наконец задумчиво молвил:

– Эдуард Константинович, если обратиться к первопричине моего проступка, то станет очевидно, что я не так уж и виноват.

– Это почему же ты не виноват? – саркастически осведомился ЧП. – Объясни нам, будь добр! Мы слушаем.

Крыкс вздохнул и объяснил:

– Все дело в том, что сегодня утром я решил послушать заглавную композицию с альбома «Убийственные баллады» австралийского певца Ника Кейва и группы «Негодные зерна».

– Зачем, Крыканов? – прошептал ЧП.

– Для настроя, понимаете? Я собирался прослушать только одну песню… И сам не заметил, как прослушал весь альбом целиком.

– Он над нами издевается, Эдуард Константинович! – прозрел Чубченка.

ЧП с энтузиазмом накалякал челобитную на Высочайшее имя. Он настоятельно требовал срочного перевода сотрудника Крыканова на объект «Люберецкий ликероводочный завод». В качестве причины указывалось разлагающее и тлетворное влияние, которое оказывает упомянутый Крыкановым на коллектив. Мол, Сергей Рогаткин уж на что благонадежный сотрудничек, а и тот стал вдруг задумываться о смысле жизни. Ранее ни в чем таком Сергей Рогаткин замечен не был, теперь же начал высказывать всякие неоднозначные вольнодумности. Недавно, например, от него слышали словосочетания «охрана труда» и «это не соответствует КЗОТ».

И сторожить бы Крыксу эту ликеро-помойку до морковкиного заговенья, но тут Упорный очень вовремя додумался проверить «подфонарное». В связи с изменившейся политической обстановкой докладная хода не получила.

Ситуация с загнанным Крыксом взорвалась наподобие камчатского гейзера – вроде бы внезапно, но вместе с тем вполне предсказуемо. Однажды утром мы, как обычно на него поохотились, а в обед он крайне взволнованный уже рыскал по Галерее в наших поисках. Случилось же вот что.

Вован числился первым курантовским модником, являясь самым настоящим casual задолго до того, как смысл этого слова стал понятен даже девочкам с Рублевки (девочки тогда предпочитали что-нибудь попугайское, на букву V, а их покровители еще не до конца избавились от привычки носить малиновые пиджаки). У Вована была самая модная стрижка (кажется, даже мелирование ), самый модный пиджак Merc с Юнион-Джеком на подкладке, ботиночки Rockport, клетчатые носки Burlington, и даже куртка Burberry цвета беж. Как он умудрялся поднимать такое шмотье, находясь на ставке рядового сотрудника – это просто хер его знает! Ведь стоимость того же Барбариса равнялась примерно трем его месячным зарплатам.

Причем я предостерег бы думать о Крыксе, как о пригламуренном мажорике. Собственно, это видно даже по маркам, которым он отдавал предпочтение. «Быть можно дельным человеком, и думать о красе ногтей». Крыкс, невзирая на Burberry, Merc, и все остальное, был (и есть, слава Богу) человек, без сомнения, дельный.

Я не зря тут про куртку толкую, не просто так. Она является серьезной деталью в рассказе. Собственно, не она как таковая, а события с ней связанные.

В один прекрасный день я… Короче, в ожидании обеда я прогуливался по иконным залам. Туда-сюда, туда-сюда… В «иконах» ведь все по-особому: и свет другой, и потолки низкие, и микроклимат специальный, и вообще атмосфера совсем другая, ни на что больше в Третьяковке не похожая. Кому-то она нравилась, а меня скорее утомляла. Причем по причинам не сложным и прозаическим. В «иконах» потолок – всего-то метра четыре (что не так уж и высоко, если принимать во внимание пропорции залов), полутьма и тишина. Походишь по ним час, и начинаешь чувствовать себя престранно. Как именно затрудняюсь сказать, но определенно престранно .

Лично я предпочитал служить на втором этаже, в залах второй половины XIX века, а пуще всего во Врубеле. Вот там потолок так потолок – пятиэтажка влезет. И самое яркое освещение в Галерее, и простор, и воздух, и пространство, и гигантская «Принцесса Греза» в веселеньких, несмотря на тоскливую драматичность сюжета, розово-голубых тонах.

Но в целом отечественная живопись производила на меня, как ни жаль в этом признаваться, удручающее впечатление. Что ни картина, то бичевание каких-то человеческих пороков и язв общества, демонстрация гражданской позиции, и зеркало русской революции. Все эти «Тройки», «Неравные браки», «Боярыни Морозовы», и прочие «Сельские крестные ходы»… Тоска.