Эрнесто Сабато - Аваддон-Губитель

— Да, — пробормотал Марсело.

— Что — да? — спросил тот.

Что ничего страшного, не надо тревожиться.

Сосед по камере замолчал. Они опять услышали вопли, перемежавшиеся интервалами тишины (кляп во рту, подумал Марсело). Он услышал, что сосед подползает к нему.

— Как тебя звать? — спросил тот.

— Марсело.

— Сильно тебя пытали?

— Более или менее.

— Ты кричал?

— Конечно.

Сосед замолчал. Потом сказал: «Хочу помочиться и не могу».

Марсело дремлет — как будто он плывет над пылающей пустыней, ощетинившейся языками огня. Но вот его будят пинками. Опять они явились. Сколько времени прошло? День? Два? Он не знает. Он хочет одного — умереть сразу. Его тащат за волосы в какое-то ярко освещенное место, еще в одну камеру пыток. Ему показывают бесформенное тело, все в ранах, в нечистотах.

— Не узнаешь? А?

Это произносит Толстяк своим ледяным тоном.

Теперь Марсело кажется, что узнал, когда это изувеченное тело пытается пошевелить рукой как бы в знак приветствия. Поняв, кто это, он теряет сознание. Очнулся в той же комнате, ему, наверно, сделали укол.

Приводят беременную женщину, ее осматривает врач, говорит: «Можно. Ребенку твоему каюк, шлюха поганая». Ей прикладывают пикану к груди, засовывают между ног, в задний проход, под мышки. Насилуют. Потом избивают, а где-то рядом раздаются крики, вопли мужчины.

— Это муж, — поясняет Толстяк.

Марсело чувствует, что его тошнит, но вырвать не может. Пусть он скажет, знает ли эту женщину, эту беременную, знает ли Буццо, Эстер, когда он видел Качито. Все в уме Марсело смешивается, он уже ничего не понимает. Женщину продолжают мучить, говорят, что заставят родить на пыточном столе, что ребенка вырвут.

Толстяк говорит — если он не расскажет все, если не скажет, что делал Палито в последние недели, его разрежут на куски. Он высокий, веснушчатый? Его называли Красный? А того, другого? Знал его? Видел его вместе с Палито в кафе на улице Индепенденсия? Беременную женщину отвязали, теперь принялись пытать пиканой его. После обморока он очнулся опять на цементном полу камеры. Кажется, стало еще темней. Через некоторое время приходят люди с фонарем. Они пришли за его соседом. Сукин сын, говорит один из них, присвечивая фонарем. Глядите, где это он мог достать лезвие? Да от него, сукиного сына, еще много чего можно было бы узнать. Труп выволакивают из камеры. Марсело остается совсем один.

Ему хочется помочиться, но он не может, от боли мутится сознание. Грезится что-то странное, что-то из детства — будто чудесные сияющие образы в хлеву. В полусне он видит себя шепчущим молитву, он стоит на коленях возле своей кроватки, просит Младенца Иисуса, рядом мама, она говорит, что пора ложиться спать. Да, Младенец Иисус. И вдруг он, хрипя, произносит: «Боже, Боже, почему ты меня оставил?» И мгновенно ему становится стыдно, он вспоминает беременную женщину. Встреча с Ульрике на площади Ретиро, кажется, была сто лет назад, на другой планете. Бога, видимо, охватил приступ безумия, и вся вселенная раздробилась на куски среди стонов и крови, среди проклятий и изувеченных останков. Ему вспоминается Торибио [333] Торибио де Бенавенте (XVI в.) — испанский монах-францисканец, прославившийся в Мексике своим добрым отношением к индейцам. , он повторяет свою детскую молитву, как будто надеется в ней обрести силы в этом аду. Где Он, Бог? Что Он хочет доказать пытками, насилием над таким кротким существом, как Эстер? Что он хочет этим сказать? Быть может, Он желает им что-то сообщить, им всем, но они не могут Его понять. В это самое время где-то есть обрученные, где-то желают счастья, смеются, на пароходах гудят или уже прогудели сирены. Новый год, новая жизнь. Или уже минуло несколько дней? Какой сегодня день? Здесь все время ночь. Ах да, его сосед говорил, что во всем признался, но сказал неправду, обвинил людей ни в чем не повинных, его заставили что-то подписать. Кажется, он плакал, хотя тут, в камере, невозможно было разглядеть ни жестов, ни слез. Как? Он покончил с собой бритвенным лезвием? А женщины, думал он, как было с женщинами? Марта Дельфино, Норма Морельо, Аурора Мартинс, Мирта Кортесе, Роса Вальехо, Эма Дебенедетти, Элена да Сильва, Элена Кодан, Сильвия Урдампильета, Ирма Бетанкур, Габриэла Йофре. Вереница призраков в аду. Христианские мученики, думал он. В сравнении со всем этим быть растерзанным хищниками вовсе не страшно. Потом опять начался бред, смешались все имена и эпохи.

Опять пришли с фонарем. Поволокли его за волосы в пыточную камеру.