Ромен Гари - Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)

Она всматривалась в молодого принца; тот молчал, явно чувствуя себя неловко под этим внимательным и враждебным взглядом.

Итак, напрашивался вывод, что принц Али Рахман разделяет взгляды Комитета освобождения Раджада и сотрудничает с его представителями. Они хотели получить магнитофонную запись показаний Стефани, но они не приняли в расчет желания других — амбиции, надежды, алчность и ненасытное стремление к богатству двух наемников…

— Али, меня просили вам кое-что передать… В горах я я познакомилась с двумя вашими друзьями…

Юноша обратил на нее удивленный взгляд.

— Одного из них звали Талат… А другого уже не помню как…

Лицо принца прояснилось.

— Я хорошо знаю Талата, — сказал он. — Мы вместе учились в Англии…

Стефани уже собиралась заявить ему: «Так вот, его убили». Но в лице принца было столько доброжелательности и чистоты, что на нее снова накатила мысль: «Но это невозможно!», и она отнесла только что терзавшие ее «неопровержимые» подозрения на счет своих нервов. Она почувствовала, как рука Руссо легла ей на плечи, и будто бы издалека услышала его голос:

— Вам действительно необходимо немножко поспать. Вы так долго не продержитесь. Вы на грани нервного срыва…

Стефани икнула.

— Хочу еще шампанского! — заявила она.

Перед глазами все плыло. Она снова слышала вой винтов…

Подъехала command-car. За рулем сидел сам Мандахар, и Стефани подумала, что эта увенчанная лиловым тюрбаном голова афганского воина, которая по прихоти завоеваний, междоусобиц и борьбы за власть докатилась от гор Хайбера до песков Аравии, была бы чудо как хороша на лампе у изголовья кровати или на полке книжного шкафа. Господин Дараин сидел рядом, опираясь на свою дорогую трость с набалдашником из слоновой кости, и Стефани дала себе слово поближе рассмотреть и эту трость, и этот набалдашник. В Новой Гвинее продавали засушенные головы, которые были не больше бильярдного шара и очень ценились коллекционерами… Сзади сидел барон, лорд Хау-Хау или как там его, человек безупречный, чьи достоинство, элегантность и аккуратность были выше всех похвал, чья одежда отличалась чуть ли не трогательной респектабельностью; в гуще этих позорных событий и в сплетении самых злодейских интриг он представлял банковский и деловой Запад в его самом высоком, благородном и аристократическом выражении… Ибо этот типичный член правления наших лучших банков, похоже, выказывал к событиям, перипетиям, массовым казням, векам, тысячелетиям и песчинкам не больше интереса, чем запасное колесо «лендровера»… На Стефани напал безумный смех. Ей потребовалось несколько минут на то, чтобы успокоиться, и Руссо сначала ощутил слезы у себя на шее, потом услышал всхлипы и затем, наконец, несколько глубоких вздохов и ровное дыхание…

Руссо шел за своим проводником во мраке, под луной, достойной самых прекрасных романтических прогулок, но в данный момент лишенной возможности освещать что-либо, кроме мусора, корок лопнувших арбузов и замызганных газет с их неизбежными призывами к единству и свободе. Был тот час, когда по всей медине разлетаются слухи, более быстрые, скрытные и вездесущие, чем крысы и тараканы, коих вокруг отбросов водилось великое множество. На площади Ксара [85] Крепость с глинобитными стенами. пофыркивали во сне около сотни верблюдов. Лежа, эти животные походили на затонувшие суденышки, носы которых торчат из воды. Их головы и шеи являли некоторое сходство с головой и шеей господина Дараина, разбудившего Руссо посланием с пометкой «конфиденциально», в котором предлагалось встретиться у господина Дараина дома.

Вот уже несколько часов, как цены на «горячее оружие», то есть на срочные поставки, рухнули по всему Персидскому заливу. В Тевзе, Шахде, Баурени законные, официальные и почетные представители французских, бельгийских, американских, английских и чешских оружейных концернов отметили внезапную летаргию у своих местных собеседников, накануне еще так спешивших, не особенно торгуясь, подписать контракт. Этот внезапный застой в делах приписывали неожиданному снижению политической напряженности в Хаддане. Та же в свою очередь приписывалась планам правительства предоставить автономию своим северным провинциям.

Отправляясь на встречу, на которую его в столь категоричной форме пригласил посреди ночи начальник полиции, Руссо не стал будить Стефани. Она провела последние двенадцать часов в сладком сне, а до этого несколько незабываемых часов… не во сне. Началось с того, что она отказалась вернуться в «Метрополь» — от одного только названия этого места у нее выступал холодный пот — и приняла предложение Руссо пожить у него дома… За этим последовал один из тех моментов в жизни мужчины, когда, кажется, стирается все, что было раньше, а годы бездумного существования и банальных интрижек задвигаются в другое измерение, именуемое «рутина и автоматизм». Руссо казалось, что изменилось даже его тело, что нежность и ласка, которыми его одарили, отныне останутся в нем навсегда, в его шкуре искателя приключений, про которого начальство говорило, что он «склонен толковать полученные приказы в сторону большей жестокости». Он прочел эту оценку в своем деле, хранящемся в отделе кадров, благодаря одной секретарше, которая… которую… которой… Он вздохнул. Со всем этим теперь покончено.