Ромен Гари - Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)

— Он ничего мне не объяснил, — пожаловалась она, пока они шли к джипу, и тут же умолкла, потрясенная своим осипшим голосом и тем, как неловко в нем соединялись слова, как будто звенья разорванной цепи.

— Я плохо представляю, что бы мог вам сказать Мандахар. Вы уличили их в слабости. Шахирские племена практически так же независимы, как и курды, — а это доказывает, что правительство не контролирует ситуацию в горах. Думаю, что этот пикник явился благородной попыткой сэра Давида Мандахара показать, что он готов встретить конец своей политической карьеры как джентльмен. Сигарета и стакан рома, которые полагаются приговоренному к смерти, только по классу «люкс»: икра, паштет из гусиной печенки и шампанское… Из всех членов правительства он самый ярый противник предоставления шахирам независимости. Так что после случившегося его политическое положение…

Руссо пожал плечами.

— Думаю, через сорок восемь часов он подаст в отставку. Жаль. С такой физиономией он достоин представлять эту страну…

— Да, красивая голова, — пробормотала Стефани.

Они ехали уже с полчаса, когда облако пыли возвестило о двигавшейся им навстречу машине.

Это был «роллс-ройс».

За рулем сидел Али Рахман. Он резко развернул «Серебряное облако» поперек дороги, и стало ясно, что рулем и тормозами он пользуется не столько для того, чтобы управлять автомобилем, сколько для того, чтобы выражать свои чувства. Принц медленно вышел из машины и направился к ним, уставившись на Стефани, как на привидение.

— Господи, — пробормотал он. — Я был уверен, что они вас убили…

— Кто это «они»? — спросила Стефани.

Али Рахман покачал головой.

— Не знаю. Те, кто вас похитил… вероятно, ради выкупа… такое еще случается… даже на Западе… В Аргентине похитили директора «Фиата», и…

Он умолк. На нем были синие джинсы и американская рубашка из толстой шерстяной ткани в клетку.

— Приношу вам свои извинения от лица моей страны…

— Вы говорите по-французски, Али? — спросила Стефани.

— Я знаю всего лишь несколько слов…

— Тогда merde, merde и еще раз merde ваши извинения! — бросила ему Стефани. — Никогда еще не видела таких учтивых бандитов и мерзавцев, как здешние…

Она умолкла. Мурад сидел на заднем сиденье «Серебряного облака», и большей странности с «роллс-ройсом», видимо, еще никогда не приключалось. Эта гигантская мумия с голым черепом и пожелтевшим, как древнейшие папирусы, лицом, словно восставшая из гробницы фараона и восседавшая теперь на дорогой рыжеватой коже с непременной джамбией на коленях, наводила на мысль о каком-то глубоком и необратимом сбое, произошедшем в мире, в реальности, в настоящем и прошлом, и заставляла усомниться в возможностях разума и восприятия; в то же время она навевала мысль о каких-то безумных развлечениях потустороннего мира, где неизвестные боги, опьянев от неведомых напитков или просто от своего могущества, забавляются тем, что глумятся над условностями внешней логической связи, каковые до этого соблюдали как закон жанра, закон правильного использования реальности. Да, именно это было доминирующим ощущением: противоестественный сдвиг реальности, преподнесенный взгляду и сознанию с поразительным реализмом…

Стефани рассмеялась — сказывалось шампанское… Она ощутила у себя на руке руку Руссо и попыталась вновь справиться с собой, чтобы не дать событиям прошлой ночи — как будто те все еще сохраняли способность искажать и коверкать реальность — отравить настоящее. Она бросила взгляд на колосса, чье желтоглазое лицо вызывало быструю череду ассоциаций: таблички для письма, папирусы, мумии, саркофаги, допотопные ящерицы и карибские зомби, — и все это в «роллс-ройсе» «Серебряное облако»… И в тот миг, когда ее взгляд скользил по оголенным предплечьям, на силе которых не сказался возраст, она вновь ощутила у себя выше колен и на талии железную хватку сжимавших ее рук… Человек, который застиг ее во сне и спокойно вынес из дворца, чтобы сдать тому, кто называл себя Харкиссом, и его «товарищу по несчастью», был Мурад.

Она смотрела на плоское скуластое лицо — на сухой натянутой коже не было и следа румянца или пота, лицо, казалось, не имело возраста, зато насчитывало века… Черты оставались неподвижными, начисто лишенными выражения, но она была почти уверена, что уловила в застывших глазах проблеск тревоги…

Тогда Стефани перевела взгляд на Али Рахмана, который в своем ковбойском наряде стоял перед «роллс-ройсом» и так же притягивал взгляд своей юностью, как тот, другой, отталкивал и отвращал своей древностью. Казалось, не может быть ничего невиннее этого отроческого лица. Но у Стефани с красотой были профессиональные отношения, и она знала нескольких отъявленных шлюх, которым при взгляде на их очаровательную мордашку, не колеблясь, дали бы первую премию за святость… Было трудно и даже невозможно поверить, что Мурад похитил ее и отдал Харкиссу и его «товарищу по несчастью» без согласия своего хозяина.