Красная Пресня! Красная Пресня!
Рабочая гордость и слава отцов, —
Ты наша юность!
Ты наша песня!
Стало суровым твоё лицо.
Стали звучать по-иному названья,
В каждом — спрессованной силы заряд:
Улица Стачек,
Площадь Восстания,
Красногвардейская и Баррикад.
На заводе был митинг.
Знамёна в снегу.
Люди стоят, как в обоймах патроны.
«Мы продукцией бьём по врагу.
Новый заказ —
приказ Обороны!»
Ноги мёрзнут, а сердцу жарко.
Ноги мёрзнут, а мысль одна:
«Разве удержит тисками слесарка
Лучшего лыжника и бегуна,
Когда такое
рядом творится?»
Дыхание боя
Врывалось в столицу.
Я к комсоргу протиснулся ближе:
«Ленка, пойми же!»
«Хватит об этом…»
«Я там нужней!»
«Бежишь от работы?»
Поспорь-ка с ней!..
Ленка, Ленка, комсорг ты суровый,
Комсорг сероглазый, гроза слесарей.
Краснел я от взгляда,
смущался от слова,
Была ты опасной бритвы острей.
А всё же, — ты помнишь? — тебя обошёл,
И ты провожала нас в воскресенье —
На правый фланг,
На горячий шёлк
Мы, добровольцы,
держали равнение.
Шло народное ополчение.
Наш батальон —
пятьсот комсомольцев,
Пятьсот добровольцев,
Пятьсот штыков.
Все — спортсмены!
Соперники страстные —
В забегах, заплывах, боксёрских боях, —
Встали дружно в минуту опасности
В одну шеренгу,
Под один флаг.
Металась позёмка белою лошадью.
Мороз под вечер стал яро злой.
Прямо с парада на Красной площади
Мы шли в неизвестность
на первый бой.
Мы шли без маршей.
Мы шли без песни.
Молча печатал шаги батальон.
Нас провожала Красная Пресня
Тёплым взмахом красных знамён.
Как всё изменилось!
Как выросли сосны!
Смиряя волненье, иду не спеша.
И кажется мне, что это не просто
Найти-отыскать здесь
следы блиндажа.
Мне просека стелется далью сквозною,
И я всё бреду и бреду целиной…
И вдруг за корявою старой сосною
Я впадину вижу и столбик кривой…
Торча из-под снега щетиной зелёной,
Ёлочки-детки усеяли склон.
Мне стукнуло сердце —
КП батальона!
И ветер шепнул:
Узнаёшь? Это он!
Навек мне запомнился,
Врезался в память
Простой, неказистый подземный шалаш.
И восемь ступенек.
Раздвинув руками
Брезент плащ-палатки, входили в блиндаж.
Пусть дыбились взрывы поблизости где-то,
Качалась земля, и огарок мигал.
Вручал в блиндаже комиссар партбилеты,
Как будто в бессмертье
путёвки давал!
Развилка шоссе…
Я как будто во сне.
Мы приняли бой
На этом вот месте!
Я вижу затянутый шрам на сосне
И, кажется, снова с друзьями мы вместе.
Промёрзлую землю отчаянно роем.
В воздухе злость.
Матерные слова…
Простые ребята, на вид не герои,
Но каждый им был, —
за спиною — Москва!
Для вас они стали легендой и песней.
А для меня они
парни с Пресни.
Позёмка свивала снежные кольца.
Мороз пробирался под толщу одежд.
Наш батальон,
Батальон комсомольцев,
Был переброшен
на этот рубеж.
Встал командир перед строем отряда,
Рукою провёл по седым волосам:
«Здесь до утра
продержаться нам надо.
Выстоять
двадцать четыре часа!»
На белом снегу чернели бараки.
Развилка шоссе…
И приказ есть приказ!
Пятнадцать раз шли фашисты в атаки
И были отброшены пятнадцать раз.
Ребята держались —
все, как один!
По горло хлебнули кровавой науки.
А потом…
А потом этот танковый клин.
На каждого парня
почти по штуке.
Осколки, шипя, остывали в снегу.
Железо пылало, как жгут бумагу.
Тогда не считали
могу-не могу…
Надо!
И точка.
Назад ни шагу!
Я стою у шоссе…
Я опять на своём рубеже.
И память
отчаянный миг воскресила,
Когда в противотанковом ружье
У меня патрон перекосило.
А танк уже ворвался на пустырь,
Где я двоих таких
уже раскокал,
И, подминая траками кусты,
Дохнул угаром жарким над окопом.
Остался миг…
Но именно в тот миг
И выскочил сержант без шапки и без каски…
Я видел вспышку.
Грохот.
Помню вскрик…
И танк затрясся в судорожной пляске.
И чёрный дым.
Мотор ещё ревел,
Дрожали глухо броневые латы,
Как будто в землю он войти хотел,
Чтобы уйти, чтоб избежать расплаты.
В лицо пахнуло ветром огневым…
И тишина.
Фашисты откатили.
Сержант, сержант!
Он нам казался злым.
Мы за глаза его всегда хулили.
Придирчивый.
Дотошный в мелочах.
А он на танк, с бутылкой,
как с гранатой!..
Его мы выносили на плечах.
Но всё же не успели к медсанбату…
Читать дальше