Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Знал, как дрожат от волнения руки у старика, когда он вскрывает конверт с письмом от внука.

Знал, как вздрагивает, в какое возбуждение приходит малыш, впервые увидев птичку.

Он знал уже всё, что должен был знать.

И вдруг обнаружил, что хотя и не стремился к этому, стал необычайно проницательным: постигал мысли человека, догадывался о них по его виду, по его взгляду.

Радость артиста не имела предела.

Ведь он будет играть ещё лучше, угадывая, о чём человек думает, чего хочет.

Нет, не о славе и популярности помышлял артист. Он любил своё дело и радовался, что сумеет ещё сильнее захватить и взволновать зрителя.

…Однажды зимним утром артист шёл через городской сад.

Падал снег.

В саду было безлюдно.

Пройдя заснеженную аллею и свернув в сторону, он увидел на берегу пруда молодую женщину и девочку лет шести. Они сидели на скамейке и смотрели на воду.

«Девочка мечтает о каких-то больших птицах», — мелькнуло у артиста.

Но он не обрадовался своей прозорливости.

Он не видел лица девочки и всё же почувствовал, что ей грустно. И у него больно сжалось сердце.

Тут девочка спросила мать:

— Куда девались лебеди, что плавали в пруду?

— Улетели, доченька.

И у матери был грустный голос.

— Все улетели? — допытывалась девочка.

— Думаю, все.

— А когда вернутся?

— Летом.

— Ой, как долго ждать, — со вздохом проговорила девочка.

И тут артист ощутил, что его тянет взмахнуть руками, словно крыльями.

Он развёл руки, с силой вскинул их, опустил, снова вскинул и взлетел.

И уже лебедем опустился на пруд.

— Мама, мам, смотри, лебедь прилетел! — вскричала девочка и кинулась к пруду.

— Да, правда! Это лебедь, настоящий лебедь! — обрадовалась и мать.

Лебедь по воде плыл.

Девочка не отрывала от него глаз.

Мать с трудом увела её.

Едва они исчезли из виду, артист принял человеческий облик.

Еле доплыл он до берега, продрогший в ледяной воде.

Мокрый с головы до пят, постоял, растерянно говоря:

— Э-э, плохо дело! Это ещё что за напасть… И, недоумевая, пошёл дальше.

Гулявшие в саду горожане узнавали артиста, когда он проходил мимо, и изумлялись, почему он весь мокрый, спрашивали — не помочь ли?

— Нет, спасибо, не беспокойтесь, — отвечал артист, дрожа от холода.

И продолжал путь.

Неожиданно он снова почувствовал непонятное волнение. С ним явно что-то творилось. И тут услышал откуда-то сверху:

— Цуго! Цуго! — обращался кто-то ласково к собачке, а по голове почему-то гладили его — артиста.

Он вскинул глаза и увидел мальчика. Мальчику было годика три, но ему он показался великаном.

Артист глянул на свои ноги и, обнаружив вместо них лапки, понял, что превратился в щеночка.

«Пропал я», — подумал он про себя и во всю прыть помчался по аллее. Тщетно гнался за ним мальчик — он успел нырнуть в кусты.

— Э-э, плохи дела, — повторил он, вновь став человеком, и усмехнулся.

Целый день скрывался артист в кустах и, чтобы хоть чуточку согреться, топал ногами, подпрыгивал, размахивая руками.

Когда наступил вечер, артист выбрался из кустов и под прикрытием сумерек поспешил домой, надеясь, что все дети уже спят.

Дома он выпил несколько стаканов горячего чаю и поскорее лёг в постель.

Чудом избежал он воспаления лёгких.

С того дня артист старался не попадаться детям на глаза.

Днём он не выходил из дому. Но вечером-то надо было пойти в театр, не срывать же спектакли!

В театр он отправлялся по самым безлюдным, уже опустевшим улицам.

И хотя до театра было рукой подать, иногда он очень долго добирался до него.

Некоторых детей к вечеру выводили погулять-подышать перед сном свежим воздухом.

Издали заметив ребёнка, артист торопливо сворачивал на другую улицу, но, как на беду, часто и там оказывался малыш. Артист убегал, скрывался, плутал по улицам и переулкам, но несмотря на все старания, измотавшись, всё равно сталкивался с ребёнком.

И тут же превращался в.

В кого он только не превращался! Довелось ему быть щенком, слоном, ягнёнком, жирафом, павлином, совой, носатым клоуном, ласточкой, пузатым барабанщиком, соловьём, зайчиком — и не перечислить всего.

Спасался по разному — в зависимости от того, в кого превращался.

Если бывал «ходячим» существом — убегал, если крылатым — взлетал на дерево или дом.

А потом, в безопасности, снова становился человеком, торопливо слезал на землю или выбирался из укрытия.

И разве удивительно, что после всего этого вид у него бывал истерзанный.