Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Осознание принципиальной необходимости прямого высказывания — ментальный вектор творчества Любови Страховой, поэтессы из Ярославля, студентки Литературного института им. Горького. От этого осознания появляются столь свойственные концовкам стихотворений постулаты, как бы подводящие итог сказанному:

«Измена — прежде всего поступок, / На который надо отважиться», «Я понимаю с годами ясней и чётче, / Что патриот — не тот, кто живёт в стране, / А только тот, кто сбежать из неё не хочет» .

В то же время синтаксис Страховой отличается тяжеловесностью, чувствуемой автором и подчёркиваемой то терминологией — «абсцесс», «эвфемистическими», «аллитерациями», «перифразами» — то длинноватой, чересчур фонетически перегруженной строкой. Стремление выбраться из тяжеловесности проявляется и на содержательном уровне: «не резон весной быть крепостной» , ощущение себя чужой на празднике испанской фиесты, мысли о невозможности решиться на физическую измену.

В верлибрической подборке Александра Добровольского — без пунктуации и строчных букв — желание зафиксировать мгновение в его неповторимости, исследовать причины его возникновения. Отсюда — и постоянные мотивы возвращения к корням:

Подборка ленинградца Егора Оронова состоит из отдельных удач, не дотягивающих до попадания в десятку. Так, не претендует на шедевр милое «альбомное» стихотворение, посвященное дочери:

Любопытно стихотворение Оронова «Сизиф», где античный миф интерпретирован через современные реалии («и путеводный твой клубочек / отныне Google или Yahoo»), однако вторично стихотворение про первый снег, неубедительно выглядят и абстрактные обобщения:

Перехожу к прозе в журнале. Рассказы Максима Епифановского — сценки из школьной жизни, воскрешающие ностальгию по советскому детству. Дневниковость повествования, рождающая сопричастность читательскому восприятию, — практически без описания переживаний — помогает создать ощущение присутствия здесь и сейчас , присовокупить к сюжетной ткани собственные ностальгические эмоции. В финальном рассказе герой находит своих одноклассников «В Контакте»: ему приходит предложение от старого приятеля о добавлении в друзья, но герой, вспомнив старый школьный случай, за который до сих пор стыдно, нажимает «отклонить заявку». Есть что-то родное в этом, не правда ли?

Епифановский, пожалуй, самое светлое исключение из правила: проза в этом номере «Невы» отличается тягостным, урбанистически-депрессивным фоном. Городское одиночество выражено в рассказах Марии Скрягиной «Точка весны», написанных внятным, искренним языком в традициях современной эскапистско-реалистической прозы. Героиня, редактор издательства и несостоявшийся поэт, чувствует себя чужой среди встречаемых людей. «Но мои прежние знакомые, поболтав со мной полчаса, осыпав меня с ног до головы добытой в жизни мишурой, уйдут, а я с ужасом пойму: им нет до меня, моих радостей или забот, моих планов или сокровенных мечтаний никакого дела. Никакого. Словно я пустое место» . Слиянность с миром, глобальное метафизическое сиротство, груз прожитых лет, одиночество провинциала в большом городе, ощущение во времени поколения конца 70-х — всему этому нашлось место в рассказах Скрягиной. Подбирать нужные слова о её прозе сложно, как не всегда находишь их, когда дело касается чего-то дорогого и близкого. Просто читайте.

Проза Владислава Кураша — апология низовых сторон жизни: в криминально-приключенческом рассказе «Айда в Америку!» побег двух молодых людей за красивой жизнью заканчивается трагически. Однако надежда в мире Кураша присутствует — у героя остаются жена и ребёнок, выросший похожим на него, а в рассказе «На передовой» героя, почти спившегося бродягу, спасает старый приятель, помогая ему выпутаться из передряг. Жуткие реалистические картины войны — в прозе Галины Лахман: 15-летняя Нюша, забеременевшая в результате изнасилования немецкими солдатами, через всю жизнь проносит ненависть к немцам. Перед смертью она завещает коробку с наградами пареньку, которому общение с бывшей фронтовичкой помогает стать нравственно выше — таким образом показывается контраст военного и нынешнего поколения. В сочинениях Валерия Айрапетяна о жизни медиков, наполненных физиологизмами и циничным «врачебным» стёбом, как антитеза возникает любовь, тоска, возникшая после расставания, и чистота. Рассказ Айрапетяна «Обстоятельства», близкий по эстетике к Владимиру Сорокину, через сортирный юмор — сценка в клозете — раскрывает вечную для русской литературы проблему маленького человека, которым на этот раз стал 40-летний холостяк Степан Ложкин. Подражателен рассказ Анатолия Бимаева «История одной картины», напомнивший по эстетике хемингуэевский «Старик и море».