Мириам Бодуэн - Хадасса

Когда я проходила между Блими Унсдорфер и Гитл Кляйн, двумя пухленькими брюнетками, у которых одинаковыми были не только школьные ранцы, фетровые шляпки, мешочки для них, туфельки и пальто, но и прически, почерк и даже завтраки, менее скромная из них Гитл позвала меня:

— Мадам, через двадцать минут занятия кончаются… А ты знаешь, что мы будем есть много сладостей с медом в честь Нового года?

Нехама, точившая свой карандаш у парты Перл Монхейт, смерила нас взглядом и с серьезным видом вмешалась.

— Ш-ш-ш! — произнесла она. — Может быть, это нельзя говорить мадам Алисе.

Блими, которой хотелось принять участие в рассказах о Новом годе, поначалу возмутилась, нахмурила брови и уперла ладони в бока, затем предложила пойти и проверить сказанное у школьной секретарши, ей ведь уже исполнилось двадцать лет, и она хорошо знала многие правила. Нехама посоветовалась с Перл, которая переспросила Юдис, та поговорила с Сури, прошло какое-то время, и Нехама Франк, у которой очень строгий отец, поскольку служит писцом, а писец переписывает текст в мезузы, прикрепленные к дверным рамам, — именно Нехама скрылась в коридоре. С детского сада моим ученицам было известно, что учительницы французского — не еврейки, что они живут иначе и что строго запрещено интересоваться их жизнью, — никаких вопросов, никакого любопытства. Точно так же им полагалось быть сдержанными, не рассказывать об обрядах в синагоге, не переводить стихи Священного Писания и, главное, никогда не рассуждать о Боге в присутствии неевреев.

Нехама появилась вновь и быстренько обсудила что-то с Блими и Гитл. Девочки, сплотившиеся в троицу за время переговоров, решили открыть некоторые секреты мадам Алисе, не слишком много, ровно столько, сколько нужно, чтобы потратить минуты математики, затем каждая, удовлетворившись, вернулась на свое место. Либи, не старше одиннадцати лет, рассеянная, с огненно-рыжей шевелюрой и веснушками, направилась ко мне, чтобы попросить разрешения, как и во все другие дни, выйти в туалет, но, прежде чем я успела ответить ей, Перл схватили Либи за руку и резко подтолкнула на место. Девочка молча поправила указательным пальцем очки, положила свой карандаш, а Гитл гордо заговорила:

— Скоро настанет праздник Нового года. Всем евреям предстоит пройти серьезную проверку и выяснить, хорошо ли они вели себя в течение года. Чтобы подготовиться, папы и мальчики остаются в синагоге даже на ночь. Они должны знать многие вещи и очень долго молиться.

— Мадам, послушай меня! — вмешалась Ити, стоя у своей парты. — В день Нового года в синагогу идут, чтобы читать…

— Нет, Ити!!! Нельзя говорить всё! — перебила ее Нехама.

Ити села и обернулась к своей соседке Хадассе, сосавшей большой палец.

— Да, Блими.

— Знаешь, мадам, почему теперь часто едят гранатовые яблоки? (У нее появились ямочки на щеках.)

— Говорят — плоды граната, — поправила я…

— Не важно… для того, чтобы иметь по меньшей мере десять детей, когда вырастешь.

Едва была произнесена эта фраза, как начался хаос. Тема слишком близко коснулась табу, распространяющегося на деторождение.

С первого дня сентября я стала различать в классе две группы. Двенадцатилетние, собравшиеся в глубине комнаты, держались обособленно, отказывались от определенных заданий, предназначенных, с их точки зрения, для уборщиц, они часто отсутствовали во второй половине дня и, главное, не допускали никакого нарушения правил. Что касается одиннадцатилетних, частенько получавших выговор от другого клана, то они были любознательные и оживленные, хрупкие, нежные и впечатлительные. Я дважды ударила в ладоши, потребовав тишины. В напряженном молчании Хадасса осмелилась поднять руку.

— Мадам, я знаю, что можно сказать тебе. Позволь мне объяснить.

— Не всё, Дасси! — предупредила ее кузина Нехама.

— Нет, нет, я знаю, — отозвалась та, защищаясь. — Это самый важный отдых в году. Праздников очень много. После Нового года, который отмечают два дня, наступает Йом Кипур. Тогда очень долго постятся, не имеют права ни пить, ни есть. Нельзя также мыться, носить драгоценности. И прежде чем праздновать, нужно дождаться, когда в небе появятся три звезды. Папы раздают деньги бедным и надевают белые одежды поверх пальто, носят их даже на улице, чтобы наш царь, Ашем, был добрее к ним и забыл все грехи старого года. Мы хотим, чтобы он загладил все наши ошибки, поэтому мы навещаем людей и просим прощения. А ты прощаешь нас за все нехорошее, что мы делаем?