Мириам Бодуэн - Хадасса

— Мадам, ты знаешь, почему Дины сегодня нет? — спросила ее кузина Сими.

— Нет, — призналась я, горя желанием начать урок.

— Она должна присматривать за своей маленькой сестренкой Хаей, потому что ее мама уехала на свадьбу в Нью-Йорк, до завтрашнего дня. А ты знаешь Нью-Йорк?

Перл Монхейт не дала мне времени ответить.

— Знаешь, что в Нью-Йорке очень много евреев? Даже больше, чем здесь. И есть автобусы только для евреев, таких, как мы. Ты хотела бы это повидать?

— Почему ты не еврейка, мадам? — осмелилась спросить Сури, двенадцать лет и три дня.

Время остановилось. Я даже забыла о текстах, которые держала в руках.

— Ты хочешь быть еврейкой? — настаивала она с неизменным и вечным выражением превосходства верующего над атеистом, запечатленным в ее глазах.

Класс примолк. Совершенно простодушным тоном Ити добавила:

— Если ты выйдешь замуж за еврея, ты уже не будешь гойкой и сможешь стать еврейкой.

— Это правда, мадам, — подхватила Блими.

— Но ты не обретешь вечной жизни! — предупредила меня Ити с подавленным выражением лица. — Это печально, мадам, но только праведные будут избраны. Тебе это известно?

Хадасса смотрела на меня, кусая ногти. Я подождала несколько минут, ничего не ответила, затем продолжила раздавать тексты, при этом ни одна девочка не решилась заговорить. Да, так было бы проще для них и для меня. Мы могли бы встречаться между часами занятий, у меня были бы дети, которых я водила бы вместе с вашими сестренками и братишками в скверик, нам не приходилось бы ничего скрывать друг от друга, не надо было бы подвергать цензуре книжки, я научилась бы говорить на идише, да, приходила бы к вам домой побеседовать с вашими мамами, ела бы кошерную пищу и, главное, обрела бы, конечно, право на шабат.

— Сколько страниц, мадам? — забеспокоилась Сури, наверное с трудом читавшая и понимавшая текст.

Не все ли равно? — возразила я ей. — Это отличный пример смелости и выдержки, очень интересная биография еврейской женщины по имени Хелен Келлер.

— Еврейки, как и мы? — поинтересовалась Перл.

— Нет, но все же еврейки.

Я почувствовала или вообразила себе легкое разочарование, которое сильно огорчило меня, и шумно вздохнула.

— Мне надо разделить вас на пары, — заявила я.

— Нет, мадам! — запротестовала Нехама. — Позволь нам самим разделиться на пары. Я обещаю тебе, мы не будем ссориться.

За несколько секунд Гитл присоединилась к Блими, Трейни подошла к Юдис, а Перл к Нехаме, Ити села рядом с Малкой, несколько учениц поспорили из-за Сури, выбрали Сару, другие пары формировались медленнее, как придется, все распределились или почти распределились, поскольку Либи и Хадасса крутились туда-сюда, как волчок во время Хануки. Короче говоря, и без моего вмешательства огненная копна волос и всклокоченная щетина соединились. Коза отпущения, сияя от счастья, быстро взяла свой текст, одной рукой схватила стул и устремилась вперед, к парте Дасси. Каждая пара переворачивала страницы, чтобы рассмотреть изображения еврейской, хотя и не совсем еврейской, женщины.

— Мадам? — позвала Юдис. — Она настоящая еврейка?

— Да, а что? — устало ответила я.

И больше никакого шума. Мой класс решил наконец читать, и девочкам понравилась история о глухонемой Хелен Келлер в изложении для детей. Гитл играла волосами Блими, не отрывая глаз от текста. Пальчики задерживались на картинках, скользили по строчкам с одной страницы на другую, изучая одежды персонажей, костюмы Хелен, но она без парика, нет, точно нет, потому что у нее шиньон. Я ходила туда-сюда у застекленной стены, ощущала усталость этого времени года. И противоречивые чувства, вызванные обстановкой в классе. Не следует вести их на прогулку, потому что без зимней одежды они замерзнут. Я разглядывала тихий двор и сад, по которому не ступали наши ноги. Две обнесенные оградой стены и кирпичный фасад с прилепившимися к нему комьями снега. И совсем рядом — железнодорожный путь. Беззвучный по понедельникам, опустевший. Чтение закончилось, некоторые ученицы дочитали отрывки, страницы, к которым приблизились накануне, другие пошли выбирать книгу в сейфе.

Какая-то птичка села на электропровод. Черный животик и красный клювик.

— Мадам, на что ты смотришь? — спросила милая Хадасса с левой стороны от меня.

— На птичку, вон там. Чудесная.

— Ты любишь птиц? — заинтересовавшись, спросила девочка.

— Да, я люблю их, но не знаю названий.

— Ты можешь называть их, как хочешь, потому что они не говорят и не поймут, что ты сказала.