Эльмира Нетесова - Заложники любви

— И правильно сказала! — поддержал вахтер.

— Три дня я не выходила из комнаты, отдыхала. Нот тут свекруха захныкала. Стала базарить, что для час старается. Деньги на всех детей поровну откладывает. Вот тут я вспылила. Коль поровну, пусть и они помогают! Почему я должна на всех батрачить? Напомнила, что я городская девчонка, вышла замуж за их сына вовсе не для того, чтоб надрываться здесь! Почему не могу нормально родить ребенка, как старшие невестки? А свекруха в ответ:

— Я всех своих выносила. Одного с покоса в рубахе принесла, второго с картошечной борозды прямо в кофте, последнего, Костю, уже в фартуке из сарая! Все повырастали, ни с кем мороки не было. И со мной мужик не мучился. Я нарядов не имела, а тебе сколько купля-ли, ты от всего морду воротишь! Все не так! Все старомодное, негожее! У меня ни чутья, ни вкуса нет! А у тебя оно есть? Ходишь середь коров с голой задницей! Даже быки, глянув на тебя, краснеют. Люди деревенские прямо говорят, что сын из города проститутку привез. Потому тебя никуда с собой в гости не берет. Совестно! А и самим смотреть гадко! Не ходи к скотине распутной и в магазине не появляйся голиком!

— Чего ж раньше молчали? И люди ничего не говорили? Почему только теперь вам стыдно за меня стало? — спросила старуху и мужа. Ну, тут их прорвало. Чего я только не услышала о себе! И что я обжора и лентяйка, грязнуля и вертихвостка, брехуха и засоня, что я даю повод деревенским мужикам заигрывать с собой. И даже такое, будто приходила на покос не помочь, а хотела покувыркаться в копнах с деревенским мужичьем. Ну, тут и меня понесло. Не стала молчать Целый ушат выплеснула, душу отвела и стала собираться. Меня никто не останавливал. Боялись, что передумаю и останусь. Потому, орали еще громче, злее я в долгу не оставалась. Такой взаимностью отвечала что у них уши, небось, и теперь горят. А я по пути сюда почти все потеряла. Остыло зло. Обидно, что время потеряно. Будто все это время просидела по макушке в навозной куче. А зачем? Ведь вот давно надо был уйти, вернуться сюда и забыть всех, что остались в деревне, далеко за спиной! Поверите, Поликарпыч, у них скотина умнее и добрей хозяев, слова понимает и ценит отношение.

— Давай еще чайку налью! — предложил вахтер, потянувшись за кружкой.

— Я уже согрелась. Спасибо вам!

— Чего ж не поела ничего?

— В горло не полезло.

— С чего бы эдак?

— Пройдет, отойду и я от заморозков!

— Ты, ложись на диван, дочушка! Согреешься, постарайся уснуть. А утром придет Лукич, определит тебя, а ты на завод съездишь, утрясешь с работой. Там теперь два новых цеха открыли, а людей не хватает. Очень вовремя, очень кстати воротилась. А и у нас, не то койки, две пустые комнаты стоят на бабьем этаже. У мужиков и того больше. Сбиваются люди в семьи. Находят отдельное жилье. У кого-то нормально склеивается, у других не получается. Но больше удачливых. Ты помнишь монтажника Толика, какой на Алене женился? У него уже своя квартира, машину купил. Дочка бегает, скоро у них второй ребенок появится. И не только у него. Многие наши живут в ладе. Душа радуется, глядя на них,— сидел рядом и будто на ночь рассказывал сказку.

Фаина незаметно для себя задремала под тихий, спокойный голос человека. Ей виделись сны... Веселые свадьбы, счастливые лица молодоженов и желто-багряный листопад, летящий на головы и плечи молодых. Он словно напоминал новобрачным, что молодость — пора короткая, и за нею придет неминучая старость. Что в жизни дорога всякая минута. И только любовь живет вечно, она не стареет и не уходит.

Поликарпыч смотрит на уснувшую Фаину. Та улыбается.

— Спи, дочуха. Случается, не заладится что-то н жизни, зато во сне ты сызнова любима и счастлива! Пусть тебе снятся девичьи сны...

...— Чего ж не позвонил мне, когда она пришла? — тянул на спящую Фаину Лукич.

— Жаль стало будить. Время было позднее. Да и она не на улице, пристроил, как мог,— оправдывался Поликарпыч.

— Когда проснется, отведи в восемнадцатую комнату. Пусть там живет, а на завод о ней я и сам позвоню. Эту девчонку везде любили и теперь помнят,— взялся на телефон.

Едва положил трубку, в дверь постучали.

— Войдите! — сказал Егор. И не поверил глазам. И дверях стоял Яшка.

— Тебя каким ветром задуло? Откуда свалился? Иль папашка тебя прогнал? Иль ты, шельмец, к судовой кошке приставать стал? — смеялся Егор Лукич, разглядывая повесу. Тот ни на каплю не изменился, словно только

что вышел из своей комнаты и никуда не отлучало и не уезжал.