Чума в Бедрограде

Стало легко, как будто воздух из распахнутой форточки наконец заполнил пространство, вытеснил к лешему всё лишнее, сложное и ненужное.

Всё, разобралис’ — а дальше уж буд’ что будет.

Три подписи под печатным текстом с пропусками.

И нужно обязательно в обозримом будущем отдохнут’ и пострелят’ по бутылкам.

— До свидания, — покивал фаланга самому себе, отлепился от подоконника, прислонившис’ к которому он простоял последние сорок минут, почти повернулся к двери, но всё-таки спросил: — Только ещё одно: четвертый-то голова нынче где?

Остатки Бедроградской гэбни синхронно посмотрели на фалангу с непереводимым выражением, которое снаружи должно было являт’ собой скорб’ и неуверенност’, а изнутри ощущалос’ не иначе как «выкуси, сука».

…Стоило подписат’ форму для ПН4 — из приёмной доложили, что фаланга ждёт.

Бахта Рука бросился к вешалке за форменными мундирами, Гошка к бумажке — дозаполнит’ пропуски, Соций к сейфу — согласно протоколу нельзя входит’ при оружии в помещение для допросов, где возжелал сегодня говорит’ фаланга, надо разоружит’ся.

Разоружит’ся, упаковат’ся в мундиры, пристегнут’ на левую сторону ремнями наплечники, стерет’ с ботинок складскую пыл’, кое-как пригладит’ Гошке волосы — а то слишком заметно, что он всё утро как угорелый бегал по отсыревшему городу, даже дожд’ где-то зацепил.

А потом долбаные сорок минут отвечат’ на вопросы про замену проводки, последние пополнения архивов и идеологию за лето!

Фаланга как ни в чём не бывало поддерживал иллюзию будничности всей этой экстренной проверки служебных помещений. Остатки Бедроградской гэбни отводили душу, деляс’ под столом фантазиями на тему его медленной и мучительной гибели — гэбенный служебный код, касания стоп. Чтоб никто не слышал и не видел, что гэбня обсуждает внутри себя. Удобно — помогает быстро принимат’ решения на допросах.

Помогает не впадат’ в бешенство, когда их сорок минут мурыжат ерундой.

Но всё-таки спросил, спросил про Андрея!

— Не знаем, — пожал плечами Бахта Рука, со злорадным удовольствием наблюдая, как меняется стойка породистой ищейки-фаланги.

— Едва ли не у вас собирались спрашивать, — ещё больше подначил Соций.

— Понимаете, — как будто бы извиняяс’, начал Гошка, — у нас критическая рассинхронизация.

Про фаланг часто рассказывают — дуракам, которые развешивают уши, — будто у них на всё одно выражение лица. Бахта Рука знал три: одно стандартное, презрительно-равнодушное, «ничего нового вы всё равно не расскажете, но, так уж и быть, давайте послушаем» и ещё два, персонально для Бедроградской гэбни: «где отчёт по идеологии за лето?» и «прекратите обострять ситуацию со Столицей своими разбойными выходками!».

Сейчас Бахта Рука своими глазами увидел, как мимика фаланги принимает доселе неизвестную, четвёртую конфигурацию — «а вот с этого места поподробнее, отечество нуждается в вашем грязном белье!».

— Мы собирались посылать прошение через официальные инстанции, но раз уж вы здесь… — Бахта Рука замолчал, позволив себе поглумит’ся ещё самую малост’.

Остатки Бедроградской гэбни держали паузу, в упор глядя на фалангу.

Тот практически заёрзал — но не на месте, а так, как будто любопытная душонка заёрзала в ограничивающем её возможности теле.

Гошка издевательски приподнял над столом заполненную и подписанную форму, пробежал её сосредоточенно глазами, изобразил сомнение и нерешительност’.

Фаланга аж вытянулся:

— Что это у вас, Гошка Петюньевич?

— Прошение о применении права нейтрализации четвёртого, — громыхнул Соций.

Гошка в молчании опустил голову.

— В адрес Зябликова Андрея Эдмундовича? — очен’ серьёзным тоном уточнил фаланга, и Бахта Рука всё-таки признался себе, что тайно восхищается особым профессиональным чувством юмора фаланг.

— В адрес покойного хэра Ройша! — неожиданно ляпнул он, улыбнулся растерянно и болезненно, покосился на Гошку и Соция, потом обратно на фалангу и добавил: — Простите, нервы.

Бахта Рука думал, что насмехается умышленно, потому что так здорово насмехат’ся над фалангами, потому что остатки Бедроградской гэбни так быстро породили такой эффективный план спасения ситуации, потому что радост’ бюрократической победы так и прёт наружу. Но, почувствовав плечом нехватку за столом ещё одного человека, понял — а вед’ и правда, нервы.

Лихорадочный ден’, будто в городе не чума, а столбнячное пихтское бешенство. Бросает из крайности в крайност’, заставляет хотет’ пробежат’ся по коридорам здания Бедроградской гэбни с воплем, разбит’ случайное окно, надет’ фаланге на голову мусорное ведро, расстрелят’ из табельного оружия кого-нибуд’ неудачно попавшегося под руку…