Чума в Бедрограде

— Но даже если вы и правы, это всё равно не наша заслуга, — закурил Краснокаменный.

Один закурил.

Они совсем ёбнулись?

— Это заслуга Хикеракли. И нашей сознательности в вопросе переодевания чучела.

— Выкинутый монеткой Хикеракли позволяет проспать всего полтора часа.

Они хотели сказать что-то ещё, но Охрович наконец заметил сигарету у Краснокаменного, как-то беспомощно дёрнулся и проглотил следующую реплику.

— Да с вами-то что? — окончательно прихуел Гуанако. — Сдайте Максима Святотатычу и валите отсюда, блядь. Выспитесь, прогуляйтесь, отожмитесь по сорок восемь раз на каждой руке, переоденьте уже своё чучело, убейте кого-нибудь, только станьте нормальными обратно! Пожалуйста, блядь.

Тело на Святотатычевой койке, связанный Максим в машине — это всё куда ни шло, рабочая ситуация, можно разрулить (вероятно). Но ёбнувшиеся Охрович и Краснокаменный — это, простите, как есть удар под дых.

— Не драматизируйте, — воссоединился с сигаретой Охрович.

— Мы крепче, чем кажемся, — подставил ему зажигалку Краснокаменный.

— Необходимость разделиться во времени и пространстве не может нас уничтожить.

— Это было бы слишком просто. И слишком выгодно нашим врагам.

— Вы ещё не забыли, что у нас — у нас у всех — есть враги?

— Не отвлекайтесь слишком на выходки друзей.

— Это порочно.

— Это мелочи.

— Следует помнить о главном.

— Главное случится ночью.

— К ночи надо готовиться.

— Нам — точно надо.

— У нас ещё не найден розовый плюш.

— У вас в Порту ведь найдётся розовый плюш?

— Тогда мы пошли.

— Не будем отвлекать вас от рыданий над телом.

— Или нет, нам говорили, что обычно вы делаете с мёртвыми телами что-то другое.

— Тогда тем более не будем отвлекать.

— Мы сейчас неспособны полноценно присоединиться, так что нам тут делать нечего.

Гуанако заулыбался как идиот: издеваются — значит, живы. Не очень изящно издеваются, но хотя бы метко.

Живы, точно.

— Сергей Корнеевич, последнее уточнение.

— Нам вас ночью ждать, если мёртвое тело станет действительно мёртвым телом?

Ха-ха.

— Ждать, — отмахнулся Гуанако. — Потому что мёртвое тело никуда ночью не пойдёт в любом случае, а следовательно, для демонстрации реальной университетской власти во всей красе нам придётся задействовать запасной план. Я не могу не увидеть Ройша в женском платье!

— В женском свитере с дурацкой брошкой, — затянулся три раза подряд Охрович.

— Этими свитерами Максим и заманил мёртвое тело в своё логово, — никак не мог выбросить окурок Краснокаменный.

— У Ройша — свитера, у нас — розовый плюш.

— Вы подумали о себе?

— Вы должны подумать о себе, или мы вас с собой не берём.

— Иначе Бедроградская гэбня не сможет с чистой совестью расстрелять нас за нашу страсть к костюмированным вечеринкам.

— И дешёвым приёмчикам.

— Мы смирились с вашим подходом, на эту ночь нам потребуются дешёвые приёмчики.

— Подумайте и об этом тоже, вы же большой специалист.

Гуанако рассеянно кивнул.

Ночь, Бедроградская гэбня, переговоры.

Закрыть вопрос чумы в Бедрограде.

Это нужно, это важно, это то, что давно пора было сделать.

В Святотатычеву каморку вошли какие-то незнакомые люди, но Гуанако понял это только тогда, когда с лестницы его позвал потерянный Муля Педаль.

Незнакомые люди склонились над койкой, захлопали надеваемыми резиновыми перчатками, зазвенели каким-то металлом, запахли спиртом.

Муля Педаль позвал ещё раз.

Охрович и Краснокаменный от души толкнули заторможенного Гуанако в сторону двери.

Гуанако опять рассеянно кивнул и почти самостоятельно вышел из Святотатычевой каморки.

За всё это время он так и не посмотрел на Диму.

На плащ, на кровь, на странную обмякшую позу попялился достаточно.

На Диму — нет.

— Ты б поорал, а, — покачал головой Святотатыч, придвинул какую-то воняющую кофе бодягу прямо под нос Гуанако.

— Это Дима мешал, — вклинился Муля Педаль. — Типа дефицитной тепер’ твиревой настойке — как это говорят? — ал’тернатива.

— Ну ты ещё из меня слезу подави! — почти заржал Гуанако, но бодяги пригубил.

Они сидели в комнатушке, заставленной до потолка бочками с — дефицитной теперь! — твиревой настойкой и пили бодягу, которую мешал Дима.

Муля Педаль увязался пооправдываться: он-де не знал, он-де не догадался, он-де видел, как Дима оставлял записку и думал, что всё в порядке.

Он думал, что всё в порядке, потому что Гуанако-ж-сам-велел-отвезти-Максима-куда-тот-пожелает!