Чума в Бедрограде

Не был бы Максим Максимом — уронил бы стул набок и поспал с удобствами!

Он проснулся сразу, от тычка. Набыченно посмотрел на Охровича и Краснокаменного. Поёрзал в своих путах.

не ну а чо максима слишком крепко привязать невозможно

Охрович и Краснокаменный навострились было на кухню, да пленник голос подал:

— Развяжите меня, — неловко, будто за полтора дня говорить разучился. — Пожалуйста.

Экий радикальный элемент -то! Аки в студенческие годы. То контрреволюция, то развяжите его, пожалуйста.

— А мы надеялись, что ты умер от голода, — скучно сообщили Охрович и Краснокаменный.

— Или, что лучше, от печали.

— Ты думаешь, что вправе выдвигать требования?

— Просить просьбы?

— Говорить разговоры?

— Или тебе у нас неуютно?

— Пожалуйста, — Максим прибавил нажима, дёрнулся, прорвал бумагу и оставил кляксу. — Я сижу уже больше суток. — Помолчал и отчеканил одними зубами: — Мне нужно в сортир.

Обнаружена честность!

И недюжинная сила духа (ведь правда больше суток сидит).

ВЕДЬ ПРАВДА ЖЕ

Охрович и Краснокаменный повели недоверчивыми и по-грифоньи чуткими носами. Воздух еле заметно пах ёлочкой.

ПРЯМО КАК ИХ ТУАЛЕТНЫЙ ОСВЕЖИТЕЛЬ

Мог ли Максим провернуть такую операцию: выбраться из верёвок, сбегать в сортир, примчаться на место и всех обмануть?

Или это просто сосед-походник возвратился из очередного путешествия с ёлочкой и поставил её на соседний походный балкон?

Вероятно, второе.

Скорее второе.

— Соскучился по Габриэлю Евгеньевичу? — бросили Охрович и Краснокаменный.

— Какая жалость, что теперь он ждёт тебя только в сортире.

— Какая странность, что ты не спросил о нём первым же делом.

— Возвышенные отношения пали жертвой низменных плотских желаний?

— Это ничего, у него наверняка тоже.

— Желания, правда, были не его, но рядом не оказалось никого, кто мог бы защитить.

— Так что мы вполне понимаем твоё стремление довольствоваться малым.

— Сортир на пять минут твой, кто успел подрочить — тот молодчик.

Максим был автопоездом, из которого спешно сгинули пассажиры. Пустым, железным и страшным при определённом освещении. Пока Охрович и Краснокаменный ослабляли верёвки, Максим не сказал ни слова и не пошевелился. Его почти не задевало.

Охровича и Краснокаменного почти не задевало, что его не задевало.

скука

желание спать

пусть бежит себе

традиционно

И он побежал, почти вприпрыжку. Низменные плотские желания всегда сильнее любой силы воли.

Снизу-то точить проще, чем сверху давить.

О где, о где они теперь?

Не быть мне больше молодым.

О кто, о кто мог угадать,

Что будто дым истают дни?

Муля Педаль и обилие его академической музыки в такси вынудили какой-то романсик прицепиться к Охровичу и Краснокаменному, так что теперь они его периодически голосили.

А кроме того, явно актуальная поэзия.

И к лешему ваших «фигурантов», есть потери посерьёзнее. УСИКИ ЗОЛОТЦА. Французские, тонкие, фигурные, невыносимые, незаменимые! Охраняемый объект (*Дима), впрочем, под утро хмуро вытряхнул из недр себя аналогичные (*которые счёл аналогичными он). На самом деле, конечно, негодные: слишком чёрные и неканоничной формы. И материал так себе — ЯВНО НЕ ИЗ НАСТОЯЩИХ ВОЛОС (*оскорбление!). Всем хорошо Всероссийское Соседство, но вот парики до сих пор в Европах делают лучше. Увы. Прости, Отечество.

Когда Охрович и Краснокаменный достаточно отчитали Диму за отсутствие вкуса, меры и степени, он их неожиданно уел . Поклялся алкогольной бодягой для Порта, что в этих неидеальных усиках пропадал по неблагонадёжным заведениям сам! Габриэль! Евгеньевич!

Охрович и Краснокаменный восхищённо уелись.

Усики, заразившие Порт, были немедленно назначены Временными Исполняющими Обязанности Золотцевых.

Даритель был временно (и милостиво!) избавлен от общества Охровича и Краснокаменного путём транспортировки в заражённый Порт. Ах, он ведь так хотел от них отдохнуть, он наконец-то заслужил и отработал исполнение своих желаний!

А Охрович и Краснокаменный заслужили несколько часов сна.

И — почему-то — откусывающего драгоценные секунды сна Максима в своём сортире.

Максим, впрочем, управился быстро — ни чайник, ни Охрович и Краснокаменный не успели вскипеть. Вошёл на кухню, загородил спиной дверной проём, впеееерился.

Охрович и Краснокаменный говорить с ним не хотели, они хотели чай и спать.