Чума в Бедрограде

На улице было уже совсем темно, а до квартиры Максима (Аркадьевича) — совсем близко, так что Бровь решила пройтись пешком. Весь день приближался дождь, но так и не приблизился, и в воздухе висела какая-то липкая дырявая сырь.

А Ройш, кстати, даже не подумал, что она теоретически могла участвовать в твири-в-жопу. Это два-три дня, но уже вторник, до следующего понедельника — всего ничего, какие полглавы, на одну главку времени не хватит!

Хотя с чего бы это должно было остановить Ройша.

Университетские люди Тверды и Решительны, и Бровь — одна из них. Да, это рекламный слоган.

Всё-таки из неё получается весьма приличная главная героиня шпионского романа — вон сколько ей уже трагических предысторий понарассказывали! Этого пытали, тот сидел, третий критически опоздал и не спас того и этого, и теперь они все такие многоопытные и повидавшие виды.

Круто, круто, круто.

Бровь свернула в симпатичный переулок, наиболее подходящий градусу нынешних переживаний по степени затемнённости (чем темнее темнота, тем менее очевиден по-дурацки жизнерадостный цвет домов в новых районах Бедрограда).

Вот бы Брови тоже обзавестись трагическим прошлым. Только как-нибудь эдак, без трагического настоящего.

Университет и Бедроградская гэбня, оказывается, так давно и яростно воюют, что почти страшно становится. И так местами грязно. Сажать Диму под предлогом каких-то там бумажек — явно настолько глупых, что ни он сам, ни Ройш об этом не вспомнили, только дотошный Святотатыч — чтобы добиться от Гуанако помощи! Похищать людей! И другие атаки! И на что вообще ещё способна Бедроградская гэбня?

За спиной у Брови взвыл двигатель такси — неожиданно, из-за угла. Прямо в спину ударил свет фар.

Бровь посмотрела на свою тень, стремительно разваливающуюся на две (ввиду приближения источников света, она в отряде зачем-то учила физику).

По законам жанра шпионского романа сейчас есть два варианта развития событий. Можно просто идти дальше, и тогда такси затормозит, проедет мимо, повернёт куда-нибудь — в общем, окажется просто случайным ночным такси.

А можно обернуться и узнать, кто там сидит.

Бровь учила физику, потому что мечтала заниматься радиотехникой. Но в БГУ нет ни радиотехнического, ни физического факультета, это всё — в Институте Связи, а папа очень хотел, чтобы в БГУ. Пришлось идти на истфак, и вовсе даже не из вредности, и вовсе даже ей всегда нравилось.

Люди хорошие.

Твёрдые и Решительные.

Бровь обернулась.

Даже сквозь свет фар — такой, оказывается, близкий — и даже за одну секунду — или сколько там успело пройти — она успела рассмотреть, что такси ведёт тавр, только не тот, портовый, а какой-то другой.

Тавр-таксист?

Что, серьёзно?

Честное слово, это уже ни в какие ворота.

Университет. Габриэль Евгеньевич

С Поплеевской вывернуть на Малый Скопнический — дело простое, плёвое, поднырнуть только под арку и прокрасться дворами; но ночью нельзя, ночью темно и в тёмных дворах опасно, так сказал бы Максим, так говорил Максим много раз. И что нельзя ходить после заката, и что нельзя ходить вообще — сиди в башне, я о тебе позабочусь.

Только сколько можно сидеть и ждать, сколько можно быть бессмысленным украшением, сапфиром в фамильной короне?

Габриэль Евгеньевич прикрыл глаза, чтоб не резали их так жгуче злые жёлтые фонари.

Ю. Б.: Сколько раз я уже сознался в том, что у меня проблемы? Но жив, как видите. По крайней мере, на ближайшую пару суток.

66563: Вы бы определились, у вас всё под контролем или всё-таки проблемы.

Ю. Б.: У меня проблемы, и они под контролем. Ну, почти.

От бумаг в кармане — бесконечных расшифровок бесед из далекой степной камеры — глаза не прикроешь, так и так прожигают подкладку плаща, брюки, кожу — до самой серёдки, до нутра. Только и остаётся, что сжимать их пальцами — крепче, до боли — чтобы хоть — не впустую ожог.

Если не дворами, то по Шолоховскому переезду.

В жёлтых фонарных кляксах Бедроград мокрый, словно только что вынырнул из пучины морской, словно ещё убегают под поребрики последние солёные потоки, и бурые гнилые водоросли путаются в ногах. Из этого морока нет спасения — город-порт, город-Порт, силок для случайных, костёр для невинных.

Жжёт-горит невыносимо, нет больше сил сидеть на месте, в башне; надо идти — покаяться, отдать всё, что есть, самое дорогое, себя отдать на растерзание, только бы прекратилось, и — вернулось, только бы не было ничего.