Причем формат книги позволяет ее составителям не только комментировать эти связи, но и дать высказаться самому поэту: в книгу включены не только две редакции его этапного стихотворения и воспроизведение его рукописей, но и письма Пастернака из Марбурга, а также те отрывки из его «Охранной грамоты», где поэт дает оценку этому периоду своей жизни.
О марбургских письмах поэта хочется сказать особо: они не только дают подробнейшее представление о его впечатлениях и размышлениях, приведших в конечном счете к решающему выбору пути, но и оказываются самостоятельными прозаическими произведениями Пастернака, без которых, точно так же как и без стихов, нельзя представить облик выдающегося художника слова.
Существенно дополняют общую картину также иллюстрации, включенные в книгу: виды Марбурга, фотографии философов и самого юного Пастернака. И очень символично звучит последняя фраза книги, завершающая выбранный для републикации фрагмент «Охранной грамоты»: «Когена нельзя было видеть. Коген умер».
А. А у э р. «Перед лицом вечности…» Статьи о художественном мире Б. А. Пильняка. Коломна, «КГПИ», 2009, 212 стр.
Коломенский профессор Александр Петрович Ауэр начал писать о Борисе Пильняке очень давно, когда имя это было известно лишь немногим специалистам. Но в их числе были и «литературоведы в штатском», знавшие, что это — запрещенный в СССР писатель, поэтому скромная заметка в коломенской газете к юбилею автора «Голого года» вылилась в проработку молодого ученого, попробовавшего себя в роли журналиста.
Однако Ауэр продолжал читать любимого писателя и писать о нем, когда стало можно, начал проводить ежегодные Пильняковские чтения, издал по их итогам несколько научных сборников. И вот за долгие годы у него скопилось полтора десятка статей об этом уникальном писателе.
В Коломне памятью Пильняка дышит все: его скромный домик под боком красавицы церкви Николы на Посадьях, где и сейчас живут люди; воспетый в прозе писателя Коломенский кремль с его высоченными стенами и башнями; памятник Ахматовой на том самом месте, где, согласно легенде, она остановилась, не найдя домик Пильняка, — буквально в сотне меров от него…
Ауэр пишет в своей книге и об этом, но главная тема его книги — уникальная пильняковская поэтика. Недаром Пильняк называется ученым «мастером художественного эксперимента». Еще большее место занимают в ней статьи о литературных связях писателя с предшественниками и современниками.
Так, отдельная глава книги посвящена Ивану Лажечникову — писателю, чья биография тоже тесно связана с подмосковным городом на Оке. Ауэр анализирует характерную для обоих эстетизацию истории — ведь, по словам Лажечникова, «история — не наука мне, но поэма» (эти слова и вынесены в название соответствующей главы).
Затем Александр Петрович рассматривает связи Пильняка с двумя другими своими любимыми классиками девятнадцатого века, которым он посвятил множество статей и заметок, — с Тютчевым и Салтыковым-Щедриным.
И наконец — современники: автор включил в книгу очерки о связях Пильняка с Блоком и Есениным. Причем если первые из них были чисто творческими — писатели не были знакомы, но Пильняк очень любил и постоянно цитировал автора «Двенадцати», — то с Сергеем Александровичем их связывали более тесные, а главное — взаимные отношения.
В главе о Блоке Ауэр вводит в оборот уникальный материал — заметки Блока, сохранившиеся на полях трехтомного собрания стихотворений, хранящегося у наследницы Пильняка. Эти пометки — свидетельство восторженного приятия и хорошего знания писателем творчества своего непосредственного предшественника в описании революции как бесконтрольной стихии.
С Есениным дело сложнее: как известно, рязанский поэт (кстати, от Коломны до Константинова около часа езды) высоко ценил Пильняка, называя его «изумительным писателем». В свою очередь, Борис Андреевич, как свидетельствуют мемуаристы, как-то сказал «брат Сергей Есенин». Но самое главное — проза Есенина складывается под непосредственным влиянием повестей и романов Пильняка, о чем доказательно и точно пишет Ауэр.
Книжечка «Перед лицом вечности…» невелика по объему, но затрагивает многие важные стороны личности и творчества крупнейшего русского прозаика первых советских лет. Можно сказать, что свой вклад в реабилитацию писателя — в том числе и литературную — профессор Ауэр в конце концов действительно внес.
Читать дальше
