Возможно, это пристрастие (если не любовь) поэта для многих читателей покажется неожиданным. Впрочем, однако, как и другие «симпатии» Твардовского — к «чистому золоту» («в поэтическом и этическом, в неразрывности этих смыслов») писем Марины Цветаевой или «чудесной растрепанности (как бы!) изустной речи» — эпистолярной же — Пастернака. К слову сказать, и строки стихов последнего нет-нет, да и мелькнут в тетрадях, то в кавычках, то без: «Домой, в огромность квартиры…».
А вот обычно придирчивый и суровый к «громким», эстрадным шестидесятникам, Твардовский после нескольких замечаний о стихах Беллы Ахмадулиной вдруг «обрывает» себя: «Но — поэт».
В который раз обратясь к «Войне и миру», он замечал: «Сколько не бывших на памяти у меня троп, закоулков, нежданных узлов и связок нахожу сейчас, а казалось бы, все читано-перечитано, знато-перезнато».
И разумеется, нисколько не равняя тетради с великой книгой Толстого, скажу, что в них тоже, помимо главного сюжета — жизни, по тютчевскому словцу, «невозвратимо пережитой» в трудах и бореньях, — сколько еще дотоле неизвестных нам «троп, закоулков, нежданных узлов и связок»!
Как-то, переиздавая «Тёркина», Твардовский испытал «в целом впечатление простоты предельной и в то же время некоей „неразгаданности” этой вещи, той таинственности, которая присуща подлинно художественным вещам».
И его рабочие тетради заставляют вновь задуматься о чем-то доселе не разгаданном, не распознанном в творчестве и самбом духовном строе великого поэта.
А казалось бы — знато-перезнато…
Андрей ТУРКОВ
[1] «Твардовский не входил в число 62 писателей, подписавших письмо с протестом против сурового приговора Синявскому и Даниэлю, и не мог войти — не только из соображений деликатности (А. Синявский являлся постоянным автором „Нового мира”), но прежде всего потому, что имел изначально иной взгляд на ситуацию, расходившийся в равной мере с позицией либеральной интеллигенции и с позицией власти. В своем дневнике он писал: „Странно представить себе, что эти люди из отделов (ЦК КПСС. — В. Е. ) не понимают, что Синявский — достойный презрения и остракизма, будучи арестован
(а в перспективе осужден) выигрывает не только во мнении ‘Запада‘. Сила и разум должны были бы проявиться в том, что мы не увидели бы оснований для репрессии, а покарали бы великолепным презрением к нему и его заказчикам, — а во мнении друзей как бы мы выиграли!”» — Е с и п о в В а л е р и й. Нелюбовный треугольник: Шаламов — Твардовский — Солженицын. (Прим. ред.)
[2] Так и не опубликованная полностью при жизни А. Твардовского в СССР поэма «По праву памяти» вышла за рубежом. «Одновременно с драматической ситуацией, сложившейся вокруг „Нового мира”, возник шум в связи с публикацией на Западе поэмы „По праву памяти”, которая, уже сверстанная в 1969 году, была задержана Главлитом. Твардовский обращался тогда в Секретариат СП с просьбой обсудить поэму, но обсуждение не состоялось, а тем временем поэма была напечатана во Франции и Италии. Теперь от Твардовского требовали выступить в „Литературной газете” с осуждением действий зарубежной печати. Отлично сознавая незаконность публикации его поэмы на Западе, Твардовский считал, что „наиболее действенной формой отповеди было бы опубликование (после соответствующего обсуждения) самой моей поэмы в подлинном ее виде, что свело бы на нет эффект провокационных попыток опорочить это мое произведение”. Так он писал Л. Брежневу» — Д и к у ш и н а Н. «Не отступая — быть самим собой» (по страницам книги В. Романовой «Александр Твардовский — труды и дни»). — «Вопросы литературы», 2007, № 1 (Прим. ред.) .
P . S . От редакции
Когда верстался этот материал, в серии «Жизнь замечательных людей» вышла в свет биография Твардовского, написанная Андреем Турковым [3] .
«Если серьезно, впервые моя книга о Твардовском была издана в 60-м, в 71-м ее переиздавали, и мне не удалось напечатать главу про „Тёркина на том свете”, он опять был в опале. Уже потеря. Кроме того — период редакторский Твардовского в первой книжке отражен не был, за последнее время благодаря покойной его жене Марии Илларионовне и дочерям мы получили свод его рабочих тетрадей, которые одновременно играли роль дневников. Поразительные по степени откровенности, самокритичности, требовательности к себе, они дают представление о том пути, который он проделал» [4] .
Читать дальше
