Создатели “Доктора” Панков и Исаева восходят к феноменологии врачевания: права на вмешательство в судьбу и посильную помощь Господу в оздоровлении человека. Порушить чью-то жизнь страшнее ответственности перед законом: “У каждого врача свое кладбище”, — печально резюмирует главный герой.
Спектакль “Переход” — это принципиальное завоевание и самого Панкова, и молодой труппы, и “новой драмы”, и стиля документального театра. Спектакль сделан принципиально на большую и очень большую площадку, на зал в тысячу мест — что должно справедливо опровергать мнение о “подвальности” любого авангарда и уж тем более о “подвальности” современной “неблагополучной” пьесы.
“Переход” также сделан в жанре “verbatim” — несколько драматургов (Нина Беленицкая, Михаил Дурненков и другие) записали монологи людей из столичных переходов, “донной” части огромного мегаполиса. Владимир Панков поставил спектакль не о несчастии или счастии отдельных групп граждан, а о состоянии страны, о менталитете общества “переходного” периода. Неприлично молодой Панков выступает сегодня в нашем театральном болоте в редчайшем амплуа — талантливый режиссер с обостренно гражданским мышлением.
Панков ставит на сцене хаос. Гармония бесполезна для высказываний о нашем отрезке времени. Огромная площадка Театриума на Серпуховке (новая театральная площадка на Павловской улице) выворочена кишками наружу — взгляд зрителя упирается в последовательную лесенку арлекинов, софитов и штанкет. Требуха театра — технологичность эпохи — вспоротое чрево Москвы, нависшее над нами, как раскуроченные бомжами внутренности электроламп в переходе. На сцене — многофигурная фреска, физиология Москвы эпохи перехода. Монологи героев в окружении оркестра “Пан-квартета” с пюпитрами, стульчиками и аксессуарами превращают спектакль в какую-то объемную “оперу нищих”, хор мучеников совести и рабов обстоятельств. “Переход” — спектакль о зависимостях: о времени всеобщей наркотической зависимости, где человек перестает быть личностью, как только попадает в круг зависимостей, где у каждого героя свой героин. Хор наркоманов поет о Бабае, хор проституток — о ментовском субботнике, пенсионер — о любви к внуку и своей потерянности, таксист-чурка — об отношении к себе, олигарх — о желании приватизировать мир, генерал — об идее порядка. Одержимые, беспокойные, возбужденные люди населили переход. Нет покоя сердцу. Ищут сердца беспокойства.
Маленький мальчик долго объясняет нам слово “переход” — это три слога на выдохе, слово, которое легко переносить по слогам. Смысл этих детских объяснений откроется в финале — в сцене с гимном, впечатляющем по своему замыслу обобщении, крупной сценической провокации, лукавом диалоге с залом, на эту провокацию ведущемся. Панков здесь прост и откровенен, элементарен и даже плоскостен, намеренно не глубок. Он заставляет в финале всех героев выйти к авансцене и несколько раз пропеть гимн Российской Федерации… с некоторыми музыкальными и текстовыми вставками. Слова старого и нового гимна мешаются в кучу, а в иной момент к музыкальной стихии подключаются и церковное песнопение, и гимн царской России. Невзирая на иронию, лежащую в основании этой провокации, зал начинал абсолютно инстинктивно подыматься при волнующих звуках. Но не тут-то было, Панков не патриотизм воспитывает — он издевается.
В стране, где мешаются слова гимна СССР и России, где нет, по существу, различия между ними и нет понимания этого различия, где в музыкальную плоть гимна врываются церковная аллилуйя и даже гимн дореволюционный, глобальный Переход еще не свершился. Заставляя актеров петь гимн, исполненный исключительной и беспрекословной гордости за свою страну, Владимир Панков обращает наше внимание на немой вопрос: а есть ли уже то, чем можно гордиться, была ли когда-нибудь та Россия, что изображена в ее гимнах? Совершается ли переворот, что-то противопоставляющий событиям и философии этого перехода? Где альтернатива переходу? Мы, поющие о России слова, в которые не верим, застопорились, стоим на перепутье и не способны сдвинуться с места. Природа и история еще не подобрали нам нового видового качества. Россия дрожит и мечется в переходном периоде, лик ее еще не вылеплен; пока только пульсирует и вздувается варево будущей страны, порой выдавая безобразные гримасы в процессе становления мускульной структуры нашей общей, нашей будущей физиономии. Корчатся рожи, вылазят звериные лики, страшная жизнь, бурлящая, кипящая, ломающая хребет прошлого и вновь его восстанавливающая, как в случае со слегка подредактированным гимном страны.
Читать дальше
