Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор трех книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик Катулла и «Приаповой книги». Лауреат многих литературных премий. Живет в Москве, занимается книгоиздательской деятельностью.
* *
*
Разбитая может ли чаша срастись
и злак всколоситься, исторгнутый с корнем? —
Лишь пар устремляется струйками ввысь,
от праха земного к обителям горним,
отзбыва взыскуя, зане не суметь
ни письменно выразить жалоб, ни устно, —
так патина кроет небесную медь:
искусство безжизненно, жизнь безыскусна.
* *
*
Цветам рассказывай, — они тебя поймут, —
и птицам жалуйся текучим,
неразрешимыми сомнениями мучим,
от внутренних и внешних смут
стремясь избавиться, — но тщетно:
выспрь пепел пламенный выпрастывает Этна.
Восторг неведомой доселе высоты,
освобождение — вольготы!
Но птиц с обугленными крыльями полеты,
но помертвелые цветы,
безмолвно до корней сгорая,
не предвещают ни чистилища, ни рая.
* *
*
Миф о Париже больше, чем сам Париж,
красочней, звонче, вкусней, ароматней, глаже,
глубже кладббищ подземных и выше крыш, —
безвозвратно утраченный — для продажи
выставленного, сравнительных степеней,
сам убедился, подлинник хуже списка,
мельче, невзрачней, выхолощенней, бедней, —
нет ничего похожего, даже близко,
как ни гляди, с орлиной ли высоты,
с плоскости ль человечьей, еще ль откуда,
чем свет Старый и Новый пленялись, ты
не увидишь, — ни жизни, ни сна, ни чуда:
Музы слепы, глух и нем Аполлон,
проволокой Пегас оплетен паучьей, —
хватит с него четверок, со всех сторон
вкопанных на перекрестке нищих созвучий.
Страшные строфы
(подражание Ивану Волкову)
Ты сеешь и строишь напрасно, зане
пожать и пожить не придется, —
спасайся на блещущем звездами дне
глубокого лучше колодца,
свои запустелыми ниву и дом
со всем, что на ней прозябает и в нем,
оставь, ни о чем не жалея,
с усладами горести мирные брось,
расстанься с размеренным бытом, —
земная дрожит, а небесная ось
грохочущим вторит копытам —
вскачь мчится глумливая диких орда
кочевников брать и сметать города
и веси, ввысь прах восклубляя
и персть воздымая столбом, на восток
с заката ль, на запад с восхода ль,
не важно, но каждый — кичлив и жесток,
и удаль, и одурь, и одоль
снаружи, ни сердца внутри, ни ума —
несется, чтоб выпотрошить закрома
и вытоптать в поле посевы,
твой скот бессловесный свести, сгоряча
предаться татьбе и разбою,
детей полонить и жену, бормоча
молитвы, поять, а с тобою
такое соделать, что память веков
подобный вместить не сподобилась ков, —
да кара свершится Господня!
* *
*
Ты мне земного была дороже
существования, — моему
телу твое до внутренней дрожи
памятно, наперекор уму,
в нем заключенному, и поныне, —
так не торопится ни одно
судно груженое средь пустыни
соли с водой уходить на дно,
где обитают рыбы и крабы,
сплющенные с обоих боков, —
с палубы память спихнуть пора бы
лишней поживой для рыбаков.
* *
*
Заря зарделась на востоке,
деревенская девка, ведущая
на привязи день
белоголовым теленком,
еще не ведающим уже
в суморбоках готовящегося вечерних
ему заклания. —
Что неизбежно, то свершится. —
Одиссей хитромудрый сопутников
ослушных своих,
жаждой томимых и гладом
на диком острове, где паслось
средь пестреющих выгонов солнцево стадо,
столь постоянное
Читать дальше
