Батальонный писарь Иванов
Вот кому свезло так свезло! Распределенный, как и Гайнутдинов, в “китайскую” минометную батарею, домашний ленинградский мальчик Игорь Иванов был замечен командиром батальона, проверен на почерк (почерк оказался идеальный — с нажимами и красивыми завитушками), взят на должность писаря и переведен во взвод управления. Впрочем, “переведен во взвод” — это только так называлось: Игорь дневал и ночевал в специально обустроенной комнатке при комбате, где либо ползал, высунув язык от усердия, по расстеленным на полу чертежам, либо стальным пером выводил по белоснежному ватману очередной приказ по батальону.
Гайнутдинов иногда заходил к Иванову поболтать, выпить чаю и, если позволяли обстоятельства, поспать на его матрасе под рабочим столом, хитроумно прикрытым красной бархатной скатертью с длинной ядовито-желтой бахромой.
Когда Иванов спросил у Гайнутдинова, не сможет ли он поменять на марки десять рублей, которые Игорю ежемесячно присылала интеллигентная ленинградская мама, младший сержант охотно согласился. Ближайший друг Гайнутдинова Ваня Кудаш на днях как раз рассказывал, что его кореш из штаба полка где-то выгодно меняет русские деньги на немецкие. Но червонец Ваня спрятал плохо, его нашел и реквизировал Ванин земляк, старший свинарь Серега Пахомчик (Серега был на четвертом периоде, а Ваня — на третьем).
Гайнутдинов как мог уворачивался от встреч с Ивановым, но вечно это продолжаться не могло, и однажды они нос к носу столкнулись в батальонной курилке.
— Алик, ты деньги поменял? Мне они скоро нужны будут, чемодан пора покупать, — важно обратился Игорь к покрасневшему как рак Гайнутдинову.
— Нет... — почему-то раздраженно буркнул младший сержант.
— Тогда верни десять рублей, я кого-нибудь другого попрошу...
— Нету у меня... — выдавил из себя Гайнутдинов.
— Как – “нету”? Алик, прости, но так дела не делаются...
Тут Гайнутдинов, разрываемый чувством вины и справедливостью упрека, причем упрека не от какого-нибудь там чужака, а от своего брата, ленинградца, неожиданно для себя заорал:
— Алик, Алик! Какой я тебе “Алик”! “Фигалик”! Нету у меня денег, понял?! И не будет! А будешь приставать, скажу землякам, и они тебя так отделают, своих не узнаешь, чмо, козел!
Деньги Игорю он так и не отдал. И тот больше никогда о них не напоминал, так что внешне отношения москвича и ленинградца продолжали оставаться ровными и даже приятельскими.
Зайдя к Иванову в каморку попрощаться перед дембелем, Гайнутдинов задержал было его руку в своей, но сказать ничего не сказал, кроме дежурного: “Будешь в Москве — заходи!” — а потом поспешно, чтобы Игорь не увидел стыдных слез, выступивших на глазах, вышел из комнаты.
Исмаил Исматович Набиев
Именно так он, толстенький, самодовольный, похожий на узбекского Карлсона, требовал, чтобы его называли солдаты младших прбизывов. Когда страшный водитель Шишкин в длительную пору своей ненависти к Гайнутдинову кинул ему в лицо: “Тo, что ты маленький, ничего не значит, вон Набиев тоже маленький”; это было не совсем справедливо, но все же какая-то правда в этом была. Да, за Набиевым плотной стеной стояли земляки, но и у Гайнутдинова, если уж на то пошло, земляки имелись — не москвичи, конечно, какие из москвичей земляки, одно недоразумение, а татары — клан в их полку влиятельный и многолюдный. Однако Набиева земляки обожали, носили на руках, а к Гайнутдинову относились равнодушно.
Что-то в Исмаиле Исматовиче привлекало не только его среднеазиатских соплеменников, но и хитрого украинца Клесуна, и здоровенного табусаринца Жорика, и того же Гайнутдинова. Набиев выбегал на зарядку в неуставных кедах, знал наизусть звуковую дорожку дюжины индийских фильмов, постоянно напевал себе под нос всякую зарифмованную ерунду (“Потерялся мальчик, ему сорок лет. Родители плачут — нигде ребенка нет!”). Этот маленький солдат пробуждал в сердцах окружавших его взрослых озлобленных мужчин умиление, как пробуждал его в солдатах десятилетний сын дружно ненавидимого всеми майора Челентано, или щенок, бежавший за их строем в столовую.
Гайнутдинова Набиев регулярно донимал одним и тем же вопросом: “Со следующей получки поможешь?” — хотя тот был всего лишь на период младше Исмаила Исматовича, да и земляком Набиеву не приходился. А однажды маленький узбек из-за Гайнутдинова сцепился с самим сержантом Кветенадзе, командиром взвода управления. Справедливости ради нужно заметить, что Кветенадзе давно раздражал узбека своим высокомерием, да и непримиримая вражда между “Средней Азией” и “Кавказом” в в/ч 47285 была освящена древней традицией, но, так или иначе, когда Кветенадзе, проходя по коридору мимо Гайнутдинова, грубо отпихнул его со своей дороги, Набиев с воинственным криком бросился на грузина и вцепился ему в волосы.
Читать дальше
