героя “Секрета”, его перестали холить-лелеять, наследник к земледельческим заботам склонности не унаследовал. Но человек он чувствительный, потому и радуется, что жена относится к наследному “поместью” не как к надежной собственности, а как к свидетельству о жизни. Уже миновавшей, но все еще длящейся. Похоже, что новая хозяйка, маленькая, хрупкая и застенчивая женщина, догадывается: без этого места и забот этого места ее муж, а значит, и их ребенок выросли бы не такими, какими она их полюбила и любит.
Лето меж тем идет себе и идет, уже и август не за горами, а плодов земледелия кот наплакал. У владелицы шести соток ни опыта, ни навыков, хотя она и старается: поливает, удобряет, окапывает. Однако ж и с детской лопаточкой не расстается. И дочка тут же, хвостиком — с крохотным своим совочком. Копают какие-то ямки, шепчутся и от его любопытствующих, пусть и не слишком внимательных глаз хоронятся. Наконец, застигнутые с поличным, признаются, что делают “секреты”. Дачный муж недоумевает: в ямки, прикрытые осколком стекла, желательно цветного, играли девчонки его детства. Вот только тут что-то другое. Не похоже на игру. А если не игра, то что? Что они, женщины, от него, мужчины, прячут-скрывают? Спросить неловко... Но вот в одну из дачных суббот, не застав никого ни в доме, ни в саду, наш герой от нечего делать слоняется по участку. Вроде и запомнил, в какой точке сада его не смотревший, а все же видевший глаз в то долгое лето засекал секретчиц, а следов-примет не видно. Земля, если оставить ее без надзора, имеет обыкновение хоронить доверенные ей тайны. Сердясь на самого себя за ребячливость, уже не ища, натыкается на свеженасыпанный холмик. Присев на корточки, осторожно, оглядываясь, щепочкой вскрывает тайник. И что же там обнаруживается? А вот что: “...пластмассовая баночка из-под какого-то крема <���…> внутри серебристой фольгой выложено, засушенный цветочек календулы (жене очень нравились), розовое стеклышко, синяя пуговка, клочок бумажки <���…> чувствуя себя почти шпионом, бумажку все-таки вытащил. Буковки мелкие-мелкие, но отчетливые — почти печатные <���…> даже не понять сразу, кто писал — жена ли, дочь.
„23 июля 20… Ходили на пруд, солнечно и жарко, поймали одного карася и одного бычка. Днем собирали малину — сладкая. Вечером наблюдали, как заходит солнце, сначала оранжевое, потом все красней и красней, а под конец будто пламя. Завтра пойдем в лес за грибами, вроде уже появились...””
Ну и что? — фыркнет иной читатель (и критик тоже). Розовое стеклышко…
синяя пуговка… А где концепция? Где проблема, каковую разрешить надобно?
Подождите, будет вам и дудка, будет и свисток.
Как и Антон Чехов, рассказ о котором (“Провал”) заключает первую, новеллистическую часть “Аквариума”, Шкловский исходит из убеждения: никто из современников не знает и не может знать настоящей правды. Ни об общей всем “существенности”, ни об отдельных “человеках”, в ней бытующих. Но это вовсе не означает единомыслия с теми, кто решительно предпочел комфортабельный побег от истины утомительным трудам по ее добыванию. Подчеркиваю: не поиски, а добывание. Из чего? Да из того, чего навалом окрест. Из вещества низкой жизни. Из житейского “сора”, пренебрегаемого “идейно передержанной” прозой. Из самых малых малостей не готовой к осознанию себя реальности. Включая, естественно, и “трещины” и “метаморфозы”, но отнюдь на них, как нынче выражаются, не “зацикливаясь”. Про одного из героев романа “Нелюбимые дети”, перебравшего по неопытности дешевого пива , Евгений Шкловский сообщает: “Спиртное вносило в его жизнь хаос, размывало ее, словно бы он вдруг оказывался без очков (хотя был в
очках), тогда как Гриша хотел видеть резко — такой, как она (жизнь. — А. М. ) есть. В истинных ее пропорциях. Расфокусированная, она пугала его своей непредсказуемостью и неуправляемостью, выходила из-под контроля… Мир вообще ускользал от Гриши — вот в чем беда. Ускользал от его понимания, а он ежеминутно преследовал его, пытался поймать, накрыть, как бабочку, сачком <���…>”.
Проще всего отождествить славного сего “вьюноша”, сильно страдающего от непонятностей расфокусированной жизни, с самим автором романа или хотя бы с авторскими воспоминаниями о себе семнадцатилетнем. Но это будет натяжкой. Свой тогдашний молодой опыт, впечатления и чувствования первоначальных лет Евгений Шкловский рачительно и экономно разделил на всех юных героев “Нелюбимых детей”, сверстников Гриши Добнера, — московских школьников, нанявшихся на сезон землекопами в приволжскую археологическую экспедицию. Вместе с Сергеем Торопцевым романист слегка влюбляется в туземную очаровательницу, заодно с ним же выигрывает поединок с Великой Рекой; со Славой Лидзем
Читать дальше
