— Не умеет молодёжь пить, а эти… Эти, может быть, ещё из лучших — но из поколения травы и порошка.
Мы снова достали стаканы, и я продолжил мрачно:
— А ведь спустя тридцать лет поедет какой-нибудь поезд в Волоколамск, и будут в нём потасканные люди вспоминать про анашу, будут катать глаза под лоб и спорить о цене корабля, будут бормотать о былом в неведомые телекамеры. Но мы, поди, не увидим этого безобразия.
И мои спутники, глотнув и занюхав, радостно закивали головами — да, да, не увидим. Человек в странном воротничке, медонский священник, незримо присутствовал среди нас.
Но сейчас всё обошлось без происшествий, и мы сошли на дальней станции, начав движение к автомобилю Елпидифора Сергеевича. Автомобиль этот выглядел изрядно обсосанным и помятым, а стоял он у самых ворот лесопилки, торчавшей на холме будто церковь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мысли об утилитарности занятий литературой и рассуждение о том, что не всегда хорошо долго идти по избранному пути. Правдивая история про то, как бразильцы иногда обходятся с умершими, верность отеческим гробам и нищета поколения дворников и сторожей — буквальная и иная. А также история о том, что работа на свежем воздухе иногда навевает сон.
Если кто-нибудь скажет тебе, что быть бедным и больным лучше, чем богатым и здоровым, плюнь ему в глаза.
Народная мудрость
Лесопилка — это, впрочем, было одно название. На холме стоял склад с маленькой пилорамой, оцилиндровочным станком и ещё чем-то, что нам было неведомо. Чинить вызвали только пилораму и цилиндровщик, а до остального нам дела не было.
Обстановка мне сразу не понравилась. Хозяйничал тут какой-то странный господин, похожий на абрека. Я таких всегда опасался: переломит пилу или выломает зубья на диске — так выведет он тебя к оврагу, достанет из газырей один патрон и всяко прекратит твою жизнь лесопильщика.
И что самое обидное, обнимешь ты мёрзлую землю не в бою, где-нибудь в горах, а на унылой подмосковной помойке.
Да и рабочие тут были неказисты — всё дети степей, а то и пустынь.
Синдерюшкин скрылся куда-то, а вернувшись, сказал, что дело тут гиблое, лесопилку со складом подарил абреку отец не то на окончание школы, не то в ознаменование выхода на волю, никто ни в чём не понимает, чем раньше мы отсюда уберёмся, тем будет лучше. После этого он плюнул себе под ноги и полез смотреть привод цилиндровочного станка, я же пошёл к пилораме.
Дело оказалось проще, чем я думал. Наши восточные братья не доливали масла. Отчего-то большая часть поломок случается из-за того, что нарушаются все известные правила. Зная это, конструкторы стали писать известные правила не только в бумагах, а гравировать на табличках, привинченных к станкам и прочему оборудованию. Но я думаю, что даже если бы они были подсвечены электрическими лампочками изнутри и снаружи, их всё равно бы нарушали. Даже если бы лампочки мигали, да.
Вот охота людям гнать не пятнадцать кубов за смену, двадцать гнать, так увеличат они скорость распила, да и дело с концом. А биение дисков для наших степных друзей — что для меня ржание лошади: не поймёшь, что означает. Или там идёт суппорт рывками — что ему до этого?
Один из этих восточных людей сидел рядом и смотрел, не мигая.
— Масло давно меняли? — спросил я.
Он не ответил и продолжал смотреть на меня, не изменившись в лице. Так, наверное, глядел Тамерлан на умирающих врагов под ногами своего коня.
— Масло, чудило, давно менял? У тебя суппорт дергает, неравномерно ползёт, видишь?
Он опять не ответил.
Подивился я этому человеку и пошёл к абреку объяснять, что случилось у них с поперечной распиловкой.
В перерыве несложной, но грязной работы мы с Синдерюшкиным принялись молча курить под пожарным щитом. Я чуть не задремал и вдруг вспомнил давний год, последний год советской власти.
Тогда я проснулся в чужом городе и долго, не вставая с гостиничной кровати, смотрел, как над маленькими домиками висят однообразные тучи. Вода поливала венгерские и чешские могилы на кладбище, зелёный танк у его входа и бесконечные черепичные крыши. На кладбище, под огромной плитой, с бетонной плакальщицей в головах, лежал мой дед. Его лицо на жёлтом эмалевом овале было втиснуто под серую цементную руку. В больнице для престарелых на другом краю города, за рекой, умирала в тот год его жена.
Напротив меня под рваным гостиничным одеялом лежал пятидесятилетний больной человек. Мой отец.
Читать дальше
