За сто лет до советских судилищ над инженерами А. С. Пушкин писал про “обычаи” российского судопроизводства: “Думали, что собственное признание преступника необходимо было для его полного обличения, — мысль не только неосновательная, но даже и совершенно противная здравому юридическому смыслу: ибо если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство его невинности, то признание его и того менее должно быть доказательством его виновности”.
Но “здравый юридический смысл” советское правосудие не интересовал, оно выполняло свои задачи.
...Поведение Рамзина А. И. Солженицын в “Архипелаге ГУЛАГ” объясняет свойствами самолюбивого характера сорокатрехлетнего профессора: “Рамзин был таков (при ранних чрезмерных успехах), что вся инженерия ему руки не подавала…”
Появление Рамзина на показательном суде над старыми инженерами в качестве главной фигуры, подробно и долго рассказывающего о своих и не своих преступлениях, имело пусть косвенное, но объяснение.
Л. К. Рамзин — директор Теплотехнического института, названного по решению президиума ВАИ именами профессоров В. И. Гриневецкого и К. В. Кирша, — олицетворял собой всю отечественную теплотехническую науку и был известен за рубежом. Но все же в руководящие органы ВАИ не был избран: что-то мешало этому в характере его взаимоотношений с коллегами. Именно это “что-то” привело к скандалу в среде инженеров-теплотехников в начале 1927 года, когда Рамзин выступил с рецензией на пятое издание книги профессора А. А. Надеждина “Тепловой расчет котельной установки”. Эта рецензия была написана в таком оскорбительном для автора книги, тоже широко известного в теплотехнической науке профессора, стиле, что и сам Надеждин, и его многочисленные приверженцы обратились в президиум ВАИ с просьбой организовать суд чести, предусмотренный в уставе ассоциации.
Таким образом, Рамзину грозил суд чести в той среде, где он больше всего пользовался авторитетом. Это обстоятельство оказалось настоящим подарком для следователей ОГПУ, пытавшихся после неудачи с П. А. Пальчинским найти достаточно известную фигуру для суда-спектакля. При аресте Рамзину на Лубянке, по-видимому, объяснили весь сценарий напрямую. И Рамзин согласился “работать”.
И вот со сцены Колонного зала Рамзин называет имя еще одного “соучастника” — профессора Военно-воздушной академии Б. С. Стечкина.
Характеры у Рамзина и Стечкина были разные. Здесь можно обратиться снова к Пушкину и применить известную диаду “Сальери — Моцарт”. И соперничество тоже было, и серьезное: профессор Л. К. Рамзин настаивал на перспективе паровых двигателей и силовых установок как основы энергетики страны, а профессор Б. С. Стечкин призывал к другому — к газовым установкам и двигателям (в то время — двигатели внутреннего сгорания и газотурбинный привод с последующим переходом на газовые турбины как на главную тепловую машину XX столетия). Но тогда, в 20—30-х годах, техническая мысль стояла на развилке дорог и даже велись исследовательские работы по созданию парового двигателя для авиации, что поддерживалось Рамзиным и что не могло не вызывать возражений Стечкина.
Впоследствии отечественная техника впитала в себя идеи и разработки обоих ученых, что дало право президенту Академии наук А. Н. Несмеянову в ритуальном докладе в честь 40-летия Октября отметить их работы как значительные, поставив тем самым давних соперников рядом (по алфавиту):
Л. К. Рамзин — это создание прямоточного котла как основы повышения мощности паросиловых установок;
Б. С. Стечкин — это разработка теории расчета турбореактивного двигателя как основы развития авиации.
В злополучном 1930-м они тоже оказались как бы рядом. И в этом не следует винить только Рамзина, подпадая тем самым под гипноз показательного процесса. Как известно, советская система отвергала всякую инициативу (“инициатива наказуема”). При подготовке “спектакля” следователи требовали точного исполнения “сценария”, поэтому обвиняемый Рамзин говорил то, что ему было указано. И если указано было назвать имя Стечкина, то это имя называлось, причем в стольких эпизодах, в скольких требовали авторы “сценария”.
Имя Б. С. Стечкина в следственных материалах по делу “Промпартии” указывалось и подтверждалось на допросах Рамзина на показательном процессе в двух эпизодах, представленных в стенограммах судебного разбирательства так же наивно и противоречиво, как представлены все следственные материалы: без единого материального свидетельства, без какого-либо более или менее серьезного доказательства фактов вредительства или шпионажа, одними словами подсудимых и свидетелей.
Читать дальше
