Ну и уже притчей во языцех стала модная песенка в исполнении поп-звезды Валерия Леонтьева, звучавшая из всех музыкальных киосков и радиоприемников в дни американо-югославского конфликта.
Каждый хочет любить — и солдат, и моряк,
Каждый хочет иметь и невесту, и друга,
Только дни тяжелы, только дни наши — вьюга,
Только вьюга они, заклубившая мрак.
Так кричали они, понимая друг друга,
Черный сербский солдат и английский моряк…
“Черного серба” (а в стихах был еще и босниец) в песне заменили на “югославского солдата”. Примечательно, что именно эти стихи, названные “Интервенты” и включенные в харбинский сборник “Полустанок” (1938), были первыми, которые Арсений Митропольский при публикации во владивостокской газете “Голос Родины” подписал фамилией погибшего под Тюменью друга Несмелова. Было это еще в 1920 году, стихотворение тогда называлось “Соперники”.
Слухов и сплетен история литературы и общественной жизни накопила о Несмелове достаточно. Старались и записные доброхоты, черпавшие вдохновение в приоткрытых для них архивах соответствующих органов. Так, в 1994 году газета “Владивосток” напечатала явно инспирированную статью “Русский поэт и фашист”. И ведь что самое интересное: формально статья имела право на такой заголовок — Несмелов одно время сочинял для опереточной Русской фашистской партии в Харбине стихотворные лозунги, стихи и поэмы, а в одной из анкет свои убеждения прямо назвал фашистскими . Исследователь русского фашизма, профессор Гавайского университета Джон Стефан писал: “Без музыки поход — не поход, и такой закоренелый поклонник оперы, как [Константин] Родзаевский (харбинский партийный фюрер. — П. К. ), просто обязан был позаботиться о том, чтобы РФП не испытывала недостатка в поднимающих дух песнях. Признанные партийные барды Николай Дозоров и Николай Петлин снабдили ряд царских и советских мелодий фашистскими текстами; в результате вышли такие харбинские шлягеры, как „Слушай, соратник!”4 и „Закат красной звезды”. Гимн РФП „Вставайте с нами, братья!” пели на мелодию Преображенского марша — возможно, потому, что покойный царь Николай был номинально приписан к Преображенскому полку. Каждая строфа призывала русских людей, вливаясь в фашистские ряды, идти к национальному возрождению”5.
Партийный бард Николай Дозоров — это Арсений Несмелов.
Родзаевцы платили ему за эту, прямо скажем, не слишком вдохновенную работу кое-какие гонорары, как, впрочем, платили и прояпонские, и раннесоветские, и эсеровские, и, наконец, просто коммерческие печатные издания, куда он отдавал свои тексты, подписанные разнообразными псевдонимами. На это и жил. Отметим, правда, что сотрудничество с РФП было вполне последовательным, но под текстами всегда стояло имя “признанного партийного барда” Дозорова, и только.
В обширный раздел поэм в этом собрании включены и две из тех, которые он напечатал именно как Николай Дозоров. Вот любопытное сочинение “Георгий Семенба” — о беспощадном советском суде над молодым русским фашистом (поэма названа по его имени). Уж не знаю, чем подпитывал себя Несмелов во время написания этого антисоветского произведения, но вышло столь энергично, что составители, хоть и помня об отдельном издании этой вещи в 1936 году с жирной свастикой и явно фиктивным местом издания на обложке (г. Берн), все-таки включили ее в собрание. “Несмеловское” там действительно слышится: балладность, “стрельба” образами, “фирменные” рефрены…
(Между прочим, похожий, но совершенно другой — провокационно-комический — посыл был заложен в 70-е в поэму Александра Сопровского “Храбрый Отто, или Германия повсюду”. Так сказать, ответ “Василию Теркину”, если бы он был написан немцами. Это сочинение, кажется, до сих пор не опубликовано.)
“Георгий Семенба” и стихотворный рассказ о мятеже юнкеров в Москве (“Восстание”) выделены в двухтомнике в специальный раздел “Поэмы, опубликованные под псевдонимом „Николай Дозоров””.
Младший коллега и земляк Несмелова по литературному Китаю, поэт Валерий Перелешин (1913 — 1992), хорошо знавший поэта в те годы, написал в своих воспоминаниях, что “журналистика была в его случае несомненным врагом поэзии”. Это в первую очередь относилось к бесчисленным стихотворным фельетонам и, думаю, тем или иным идеологическим стихотворным заказам, коих было немало.
Читать дальше
