Так это все двигалось, это преследование. Скакали мы друг за другом, и даже какая-то карнавальная карусель джазовая вокруг началась...”
В первой части нашего обозрения я напоминал о самой первой аудиозаписи
А. Г. — старом рассказе “Бездельник” — “Мелодия” записала именно эту вещь, и никакую другую. Теперь я напомню себе, что “джазовые сюжеты” начали развиваться параллельно длящемуся поныне сотворчеству Андрея Битова и Резо Габриадзе…
И если кто-то мне скажет, что — воспользуюсь сугубо музыкальной лексикой-— тема этого “Бездельника” впоследствии ненатужно зарифмовалась с запечатленной Резо эпопеей написания Пушкиным стихотворения “И вновь я посетил…” (есть такая редкая “изокнижечка” с контрапунктным мотивом “Пушкин опять ничего не делает”), я возражать не стану.
Джаз, повторюсь, как мне кажется, уже был невидимо и неслышимо вписан в писательскую палитру Андрея Битова, надо было только с ним встретиться — сесть на тот или иной пароход, взять те или иные билеты. Раньше ли, позже — это бы произошло. Но, как и в случае с Габриадзе, оптимальная и единственная реализация “проекта” возможна, должно быть, лишь при наличии адекватных соавторов. В только что изданной книге музыкального критика Александра Кана4 “Пока не начался jazz”, в главе, посвященной трио “Ганелин — Тарасов — Чекасин”, Алек вспомнил о своей аннотации на четырехдисковой коробке в издававшейся Лео Фейгиным серии “Золотые годы советского нового джаза”. О Владимире Тарасове, как он помнит, было примерно так: “Тарасов: движущая сила, мотор и в то же время — неистощимая изобретательность в украшательстве основной ритмической структуры мириадами тончайших, нежнейших сонористических нюансов. Другими словами, Тарасов — больше перкуссионист, чем барабанщик. Не случайно он после распада трио больше играл соло, чем остальные двое”. И чуть ниже выведена простая “структура” ГТЧ, в которой Тарасов — это сердце, ну а кто мозг и душа, догадайтесь сами.
Жалко, конечно, что книга воспоминаний Владимира Тарасова “Трио” (М., 2004) заканчивается той эпохой, в которой встречи с Битовым еще не случилось. Но ведь и Интернет для чего-то же существует.
По-хорошему надо было бы описать все эти диски, лежащие сейчас передо мною и поддавшиеся в конце концов изучению после приключений, описанных в первой части обзора (см. “Новый мир”, № 6 с. г.).
Их всего пять (два “допушкинских” — “Оглашенные” и “9 дней по Булату”) и три — записанных в режиме “мании последования” (два варианта “Часов печальных иль…” и мультимедийный “Глаз бури”). Но обрушивать на читателя мириады необходимых в данном случае аннотационных синкоп как-то не хочется. О главном было сказано — в том числе словами поэта Виктора Куллэ в первой части нашего обзора, в “Увертюре”, а несказанное оставлю заинтересованному читателю-слушателю. Оговорившись, конечно, что общение с “Глазом бури” у терпеливого человека займет весь день, а то и два. И он будет вознагражден — описать эту награду, как вы догадываетесь, почти невозможно5.
ТЕАТРАЛЬНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПАВЛА РУДНЕВА
1. “Иваны” по “Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем” Николая Гоголя. Александринский театр (Санкт-Петербург). Режиссер Андрей Могучий. Спектакль был показан в Москве 29 и 30 марта 2008 года на фестивале “Золотая Маска”.
Одним из главных событий фестиваля национального театра “Золотая Маска” 2008 года стали обширные гастроли обновленного Александринского театра. Один из старейших театров России, театр “представительского класса”, театральная академия Санкт-Петербурга, он предъявил себя Москве в той форме, к которой привел его нынешний лидер, московский режиссер Валерий Фокин. До его прихода театру длительное время просто не везло — он был практически вычеркнут из культурной ротации, оставаясь театром-памятником, а не театром-ньюсмейкером. Фокин взял курс на новый академизм, неоклассику — попытку сделать на основе классического театра новый привлекательный художественный организм; сохраняя обаяние классического образа, ввести элементы эстетического радикализма, новейших европейских постановочных технологий. Поддержать традицию, не следуя ей зеркально, подражательски, но преобразовывая и дополняя. С этой задачей мало кто справился на сегодняшний момент — осознавая смену времен, зрительских предпочтений и новую театральную моду, сохранить достоинство академической сцены и не стать музейным реликтом, сохранить баланс между классикой и современностью. Александринский театр нашел новую художественную форму в эпоху, когда произошел такой разительный разрыв между театральным авангардом и ветшающей традицией, разрыв, мешающий и тому, и другой гармонично развиваться. Гастроли в Москве со спектаклями Фокина “Живой труп”, “Женитьба” и “Двойник”, а также “Чайки” поляка Кристиана Люпы доказали, что в стиле “нового академизма” Александринский театр работает настолько изящно и актерски плодотворно, что, кажется, вот найдена формула — как спасти классическое искусство, сделать его живым, а не утомительным.
Читать дальше
