Вероятно, я был смешон (а что мне еще оставалось?), потому что Рецептер хихикал:
— Будет. Не таких в БДТ ломали!
И следовали полушепоты, с оглядкой на все стороны разные истории со стажерами, режиссерами-практикантами, дипломниками и со “вторыми”... Конец у всех один: приходил Гога и “снимал пиджачок”. Так, не помню уже от кого, я услышал про то, как в БДТ работал “негром” Игорь Владимиров, главный режиссер Театра им. Ленсовета, как был “использован” Гогой Зяма Корогодский (см. спектакль по американскому сценарию “Скованные одной цепью” с Луспекаевым и Копеляном в главных ролях), ставший потом главным в ТЮЗе. Что это было?.. Зачем мне эти рассказы?.. Предгрозовые заморозки?..
Это была психологическая подготовка к предпремьерному этапу. Что ж, я был благодарен своим артистам за столь тактичный способ помочь мне устоять на ногах.
И вот настал день генеральной. Гога пришел и... не снял пиджачок. Он уселся в третьем ряду крохотного зальчика перед Малой сценой и на пятой минуте спектакля... засопел.
— Все в порядке, — подмигнул мне кто-то из опытных знатоков БДТ. — Поздравляю.
Единственное замечание, сделанное Гогой после просмотра “Бедной Лизы”, — совет перенести влево на полметра старинную лестницу. Что ж, мелочь, но — справедливо. Центр “освободился”, симметрия со столиком, стоящим справа, сделалась более читаемой.
Перед премьерой был еще прогон для актеров и сотрудников БДТ. Вот где был мне устроен настоящий экзамен.
Первым среагировал на перемену цифр в Прологе (1793 на 1973) Сергей Юрский. Он засмеялся в голос и начал аплодировать уже здесь, давая понять залу, что радуется этой режиссерской находке, как ребенок. Тем самым было сломлено напряжение сразу, в первые секунды восприятия. Нюанс в том, что Юрский сделал это почти демонстративно: ведь он сам стремился к самостоятельной режиссуре, осложнения, возникшие из-за этого с Гогой у Юрского, были впереди. (“Самодеятельность” — такой, явно несправедливый, приговор вынес Георгий Александрович режиссуре Юрского в “Мольере” М. Булгакова... Последствия приговора известны: скоро Сергей Юрский ушел из театра, переехав в Москву.) И теперь в его поддержке едва различимо чувствовалось сокровенное братство: в БДТ редко кто имел самостоятельный режиссерский выход, и потому сама исключительность этого факта заслуживала поощрения.
Все эти маленькие тонкости театрального быта, кому-то заметные, а кому-то нет, впитывались мною, — я видел БДТ изнутри, проходил в нем своеобразную академию новой для меня этики. Хорошо это или плохо? Нужно ли это или не нужно?
Мне некогда было об этом судить. Делать спектакль — первый в своей жизни в профессиональном театре — вот что было моей целью.
Однако нюансы складывались, тонкости выходили в осадок. Душа моя, как говорится, алкала студийной чистоты, хотя бы отдаленно, — такой, к какой я привык в “Нашем доме”, но получала, хотел я того или не хотел — не важно, совершенно иной опыт.
Буквально в каждой реплике, каждом проявлении театрального быта в БДТ я успевал отметить какой-то скрытый, часто едва различимый второй смысл, а иногда даже какой-то подвох. Этот быт состоял из, я бы сказал, постоянно мерцающих опасностей и тайн, к которым, впрочем, очень легко привыкнуть. А привыкнув, ловить себя тотчас на том, что и сам вступил на эту жутковатую стезю, ставшую здесь общей нормой для всех. И тут вдруг оказывается, что ты явно преувеличиваешь, что, в общем-то, это страшное на самом деле не так страшно. И ты уже хорошо ориентируешься в путанице взаимоотношений, прекрасно чувствуешь себя в болотце, отлично плаваешь, погруженный по горло, в тине и мутной водице... Тебя уже невозможно обмануть. Ты сам кого хошь обманешь. Сам становишься на лапки. И вот ты уже не волчонок, а волк. Не подмастерье, а мастер интриг.
Театральный быт такого рода всасывает тебя как жертву, но готов выплюнуть тебя уже хищником. Поглядывая в БДТ по сторонам, я диву давался тому, как удивительно талантливые люди предавались своим “играм” с колоссальным жаром и... умением. О нет, конечно не все, не все!
Как во всяком коллективе, здесь были и светлые, нет, светлейшие личности. Не участвуя во всеобщей борьбе друг с другом под руководством Гоги, они тем самым обрекали себя на отключение от присуждений различных званий, а роли, ими все-таки получаемые, были манной небесной. Годами они наблюдали возню в своем театре как бы со стороны, сохраняя достоинство и честь, но страдая при этом тихо, молча, “чтобы никто не видел”. Мания величия, убежденность в собственной гениальности — это ведь не просто психозы, не просто болезни. Они стоят денег. Они оплачиваются по ставкам. Эта субординация соблюдалась в БДТ на моих глазах непререкаемо, и если театр начинается с вешалки, то кончается в бухгалтерии.
Читать дальше
