Важен был первый шаг. Саша и Лида, не назначая друг другу свиданий, стали встречаться на катке, с каждой встречей все больше закрепляя первоначальные мизансцены, пока спектакль не стал ритуалом. Лида переобувалась наверху, Саша, словно чувствуя ее присутствие, оборачивался и отыскивал ее взглядом в темноте. Петр встречал ее на льду и совершал с Лидой круг, после “Города детства”, в котором соединялись конькобежцы “В” класса, Саша уводил Лиду домой. Нерушимая последовательность мизансцен на льду катка подготавливала Сашу к импровизации в сцене прощания с Лидой: сперва он только открывал перед ней дверь подъезда, потом стал подниматься на первый этаж или немного выше, они прощались на лестнице, Саша смотрел, как она поднимается и сверху машет ему рукой. На лестничной площадке между первым и вторым этажами, где висели почтовые ящики, грелись влюбленные. Существовала опасность, что в подъезд может войти припозднившийся с работы отец или мама решит спуститься за почтой. Лида этого боялась: родители были уверены, что она встречается с Юрой, человеком их круга, а стояние в подъезде с Сашей, не способным, конечно, понять тонкую Лидину натуру, они расценили бы как авантюру. Между тем Сашино непонимание, принципиальное, исполненное даже пафоса, вдохновляло Лиду больше, чем Юрино понимание, хотя рассказывать Саше о себе было непростым делом.
На окраине старого города был заглохший парк с остатками старинной усадьбы, разваленной почти до фундамента, с круглым озером посередине, коридорами дубовых аллей, с расплывшимися очертаниями клумб, покрытыми мхом насыпями альпинариев, с колесом обозрения и качелями-лодочками, на которых Лида любила раскачиваться до вершин дубов, пока смотритель качелей-каруселей Сережка из своей будки не начинал их тормозить со страшным скрежетом металла о металл. “Откуда ты знаешь, что его зовут Сережка?” — с подозрением спросил ее Саша. Лида, чтобы успокоить его, ответила: “Он старый”. — “Тогда почему ты называешь старого человека Сережкой?” — “Его все так называют”. — “Старого человека надо называть по имени и отчеству”, — не унимался Саша.
Звук качельного тормоза всякий раз повергал Лиду в панику. “А что в нем страшного?” — спросил Саша. “Сам посуди — ветер свистит в ушах, когда раскачиваешься, кажется, что отрываешься от земли, и вдруг на тебя обрушивается ужасный лязг…” — “Нет, я хочу понять, что в нем страшного? Наоборот — хорошо, что есть тормоз. Во-первых, опасно раскачиваться слишком сильно. Во-вторых, любой человек чувствует свое время и сам должен остановить качели, пока Сер… смотритель не включил тормоз”. — “Все равно страшно — ты беззаботно раскачиваешься, и вдруг этот лязг железа о железо…” — “А знаешь, что железо входит в состав гемоглобина, в ткани хрусталика и роговицы? В крови некоторых червей находят двухвалентное железо вместо трехвалентного, как в крови человека и других животных… А у белокровных рыб железа в организме в десять раз меньше, чем у обычных — с красной кровью…” — “Молодец, ты здорово готовишься в институт”. — “А почему ты смеешься? Конечно, приходится зубрить, потому что у нас нет денег на репетиторов”. — “Я не смеюсь, я же сказала: молодец”. — “Да, но таким тоном…” (Ужасный лязг химического элемента восьмой группы Периодической системы Менделеева с порядковым номером 26, атомным весом 55,85, температурой плавления 1534 градуса, плотностью 7,88 грамма на сантиметр кубический о точно такой же химический элемент, все равно что коса нашла на камень, как дальше рассказывать, когда Саша с помощью стопорного рычага подымает над люком обитую жестью доску…) “Но я хотела рассказать вовсе не о качелях, а об озере. Помнишь мостки, с которых мы детьми ныряли, а у мостков — плот, сколоченный Сережкой…” — “Опять Сережка!” — “Да не знаю я его отчества!” — “Ладно, что дальше? Плот я знаю. Сам, бывало, катался…” — “Да?!.” Лида порывисто схватила его за руку. Саше непонятен и почему-то даже неприятен ее порыв, точно он видит в этом жесте посягательство на свое мужское достоинство. “Я люблю гулять там по вечерам, когда в парке уже никого нет. Сажусь на плот и переплываю на нем озеро…” Она собиралась описать блаженное чувство одинокого человека на воде, но не тут-то было… Саша возмущен. “Нормальная вроде девушка, — пожимает он плечами, — а ведешь себя как девчонка. Поздним вечером, когда в парке полно бандитов!..” — “Это — миф”, — пытается убедить его Лида. Саше не нравится это слово, как не понравилось бы оно Наде. “Ничего не миф. Если не бандиты, то пьянчужки, которые собираются на мостках и пьют водку”. — “А что им еще пить, не текилу же”, — легкомысленно отвечает Лида. “А ты ходишь в такое место по ночам…” — споткнувшись о слово “текила”, говорит Саша. “Не по ночам, а вечером”. — “Ты сказала: вечером, когда в парке уже никого нет, а это считай — ночь!” Честное слово, лучше бы Лида заткнулась, помалкивала себе, пускай говорит мужчина, пускай высказывается! Но в том и загвоздка, что о себе Саша не любит говорить, точно боится выдать какую-нибудь тайну, — например, про маму, которая недавно опять упарилася … Разговор замирает и оживляется на площадке первого этажа. Но это уже не разговор, а примирение путем снятия с головы Лиды белой пуховой косынки. (Британские ведьмы снимали чулки, чтобы вызвать бурю.) Рука Саши перебирает пуговицы Лидиной куртки, потом проскальзывает в ее рукав и вызывает в ней бурю, природа которой темна. Он снова расплетает пряди, длинные нити, из которых сплетена Лида, и они мирятся, несмотря на Сережку и ночной парк, полный бандитов. С каждой встречей пальцы Саши пробираются все выше и выше по ее руке, он подтягивает к себе Лиду, как полный рыбы невод, с каждой встречей они поднимаются по ступенькам все выше и выше к площадке между первым и вторым этажами, где стоят, отвернувшись от всего мира, влюбленные, где когда-нибудь будут стоять они...
Читать дальше
