Незнайка как “прбоклятый поэт”. Вообще, приключения Незнайки начинаются с того, что он пытается обрести себя в творчестве. И в этих попытках сразу же очень четко вырисовываются контуры этой сложной натуры, и вырисовываются они как из содержания этих попыток, так и (что существеннее) из отношения окружающего мира к этим попыткам. Самым общим образом содержание его творчества можно охарактеризовать как нонконформистское, реакцию же мира — именно как реакцию на подлинно нонконформистское искусство, а это есть почти непременно реакция враждебная. Как мы все прекрасно помним, Незнайка последовательно был музыкантом, художником и поэтом.
Наиболее банально дело обстоит с его попыткой стать музыкантом. Вполне можно согласиться с автором (то есть с Николаем Носовым) и признать эту попытку неудачной. “Вполне можно согласиться с автором” — это очень важная фраза, как в контексте данной работы, так и в отношении вообще любого осмысления литературных персонажей. Позиция автора уже данных строк именно такова, что к словам автора в отношении созданного им героя следует относиться во многом так же, как к словам биографа в отношении того, чью биографию он пишет, — а именно с недоверием. Разница между ними лишь в том, что один пишет биографию реального персонажа, тогда как другой — вымышленного. Раз мы критически относимся к одному виду биографии, то я не вижу никаких причин к тому, чтобы не относиться критически и к другому. Но, знакомясь с биографией реального персонажа, мы можем опираться на фактический материал и противопоставлять знанию биографа свое знание. В отношении вымышленного персонажа весь имеющийся в нашем наличии фактический материал создан самим биографом. И все-таки мы можем, почувствовав, осознав, поняв (как хотите) героя, противопоставлять полученное знание знанию автора. Таким образом, мы получаем право на мнение, мы получаем право на фразу вроде: “Автор ошибся, утверждая, что его герой сказал то-то и то-то. Он не мог этого сказать”. Это к тому, что я совсем не всегда согласен с отношением Носова к Незнайке и вполне имею право противоречить ему в некоторых оценках. Так, он может написать, что Незнайка есть то-то и то-то, а я могу сказать, что он, вероятно, ошибся и Незнайка есть нечто другое.
После этого краткого, но совершенно необходимого отступления вернемся к попыткам Незнайки заявить себя в качестве творческого индивида. Итак, музыка. Незнайка выбирает в качестве инструмента трубу и просто громко трубит, вызывая раздражение всех вокруг. Все закончилось тем, что “соседи рассердились, выбежали из дома и погнались за ним. Насилу он убежал от них со своей трубой” (1.2). Здесь вполне оправдывается общая установка Носова в отношении проб творческих сил Незнайки: “Незнайка был не такой уж скверный. Он очень хотел чему-нибудь научиться, но не любил трудиться. Ему хотелось выучиться сразу, без всякого труда, а из этого, конечно, даже у самого умного коротышки ничего не могло получиться” (1.2). Эта установка очень характерна, и мы к ней еще вернемся, плюс ко всему она является первым примером того, как мы можем не соглашаться с тем, что автор говорит о своем герое.
В общем, Незнайка бросает музыку и решает стать художником. Здесь мы являемся свидетелями уже совсем иной истории. Здесь мы уже начинаем видеть Незнайку именно таким, какой он есть, а не таким, каким хочет изобразить его автор. То, что Незнайка был талантливым художником, не вызывает никаких сомнений. При этом он был, конечно, нетрадиционным художником, наверное, его можно назвать абстракционистом2. Совершенно великолепен, в частности, его ответ на вопрос одного из нарисованных, а именно Гуньки: “„А усы зачем нарисовал? У меня ведь усов нету”. — „Ну, вырастут когда-нибудь”” (1.3). В самом деле — когда-нибудь вырастут.
И вот тут-то Незнайке пришлось сполна испить чашу несправедливой реакции мира. Причем характерно, что в этой реакции также вполне проявилось лицемерие этого мира. А как вы, конечно, помните, Незнайка нарисовал портреты всех коротышек, живущих с ним в одном доме, и развесил их на стенах. Коротышки просыпались, начинали хохотать над портретами, всячески хвалить Незнайку до тех пор, пока очередь не доходила до их собственного портрета. Тут они приходили в бешенство и так или иначе, путем прямого шантажа (“придется тебе на ночь касторки дать”, “не буду тебя с собой на охоту брать”), заставляли Незнайку избавиться от этого портрета. Наиболее же показательна реакция “официального искусства”, а именно официального художника Тюбика, которого вполне можно назвать этаким индивидуализированным “союзом художников”, точно так же как музыканта Гуслю — индивидуализированным “союзом музыкантов”, а поэта Цветика — индивидуализированным “союзом писателей”. Так вот о Тюбике: “Когда он увидел на стене свой портрет, то страшно рассердился и сказал, что это не портрет, а бездарная, антихудожественная мазня. Потом он сорвал со стены портрет и отнял у Незнайки краски и кисточку” (1.3). Вам это ничего не напоминает? Насчет “антихудожественной мазни” приходилось кое-что слышать. Как раз от представителей Союза художников. Все, что не реализм, — антихудожественная мазня, а картины Незнайки именно в первую очередь “не реализм” — “Знайке неизвестно для чего нарисовал ослиные уши”. Художнику известно, “для чего”, а именно для того же, для чего чуть ранее были нарисованы усы, которые еще не выросли, — а вот вам неизвестно. Итог же: “отнял у Незнайки краски и кисточку”, а проще говоря, лишил его какой бы то ни было возможности творить — самое страшное для любого художника.
Читать дальше
