См. также: “Я глубоко уверен в справедливости метафоры Папы Римского, что латинская и византийская традиции — это как два легких Европы, которыми она дышит. Россия как раз и представляет вместе с Грецией, Украиной и еще рядом стран византийскую традицию, и надеюсь, она будет развиваться, потому что очень нужна Европе. Я надеюсь на новый подъем христианства в России. Я жду нового Бердяева, Меня и новых святых, которые повлияли бы на подъем православия. <���…> И вообще мне кажется, что христианство живет не с помощью священников, а только с помощью святых. <���…> Я вообще-то с польской православной церковью довольно близок, со многими в ней дружу. <���…> XX век не стал веком России, но, может быть, в XXI веке она выразит себя лучше и русские не будут эмигрировать, а, наоборот, люди захотят приезжать в Россию, очереди за визами будут стоять перед российскими посольствами. Ведь в XIX веке в России был огромный подъем, и, может быть, это случится снова. <���…> Я сам не славянин, итальянец по национальности, правда, не чистый, но славянской крови во мне нет. А вообще-то „славянин” по-польски — ругательное слово. Например, когда поляк запил, потерял ключ от квартиры, тогда говорят: „Во, славянская душа!”… Не любим мы этого слова. Знаете, когда нам говорят „славянин”, то за этим слышится: наша столица уже не то что не в Варшаве, но даже и не в Петербурге, как когда-то, а в Москве. А это нам не нравится. <���…> Не надо говорить, что смерть, в общем, — нормальное явление. Это страшная вещь. Это твоя космическая катастрофа. Это черная дыра, и когда-то в отдаленной перспективе мы с ней столкнемся”, — говорит Кшиштоф Занусси в беседе с Павлом Яблонским (“В XXI веке Россия выразит себя лучше” — “Политический журнал”, 2004, № 45, 6 декабря ).
Валентин Хромов. “Звук, слово, птичьи трели…” Беседу вела Ирина Врубель-Голубкина. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2004, № 24.
“А когда Крученых читал у Асеева, хозяин сказал нам: „Подтяните люстру”. Я залез на стол и поднял абажур. Сергеев был толстый, еще там был Чертков. И когда Крученых начал читать стихи, я понял асеевский приказ. Крученых отчаянно жестикулировал, размахивал руками и подпрыгивал — это в его-то возрасте. Чтение было фантастическое, он так владел артикуляцией, так произносил звуки, играл речетворным аппаратом — это фонетическая запись, как у конструктивистов было — Чичерина, например. Он писал стихи не как пишется, а как произносится. Вместо „я” писали „йа” и так далее. А Крученых так читал, что все это обыгрывал”.
Надежда Шапиро. Из жизни учителя словесности. Попытка мемуаров. — “Литература”, 2004, № 46, 8 — 15 декабря.
“Мне стало известно, что три дня подряд кто-нибудь из классных хулиганов бил или задевал отличника Аркашу. „За что вы бьете Аркашу?” — спросила я одного из них после уроков. Он подумал и ответил: „По-вашему я не знаю, как сказать, а по-нашему нельзя”. — „Ну, скажи по-вашему”, — отважно предложила я. Он сказал. „А разве нельзя было сказать ‘выпендривается‘?” — „Ну что вы, — изумился хулиган, — совсем не то!””.
Начало воспоминаний известного московского педагога см.: “Литература”, 2004, № 6 .
Сергей Шаргунов. Плоды и огни. [Поэма]. — “День литературы”, 2004, № 11, ноябрь.
Недавно я видел: скин
Растоптал апельсин.
См. также: Сергей Шаргунов, “Так-так-так! — говорит пулемет” — “НГ Ex libris”, 2004, № 46, 2 декабря ; “Литература нынче актуальна как никогда прежде. Та Россия, которую мы можем замыслить на смену нынешней, прежде всего видится мне творческой”.
Михаил Шелехов. Кровавый узел. Стихи. — “Наш современник”, 2004, № 12.
Этого человека трудно любить
И трудно стихи посвящать…
Но потому, что нам в Господе жить, —
Надо любить и прощать.
(“Кровавый узел”, 1986 — 1987)
И другие стихи Шелехова разных лет — все о Сталине. В номере — и другие публикации к 125-летию со дня рождения Сталина.
Ян Шенкман. Писатель и все такое. Памяти безвременно ушедшего от нас Сэлинджера, с любовью и всякой мерзостью. — “НГ Ex libris”, 2004, № 48, 16 декабря.
“Умер, оказывается, не писатель, а его однофамилец, Пьер Сэлинджер, бывший пресс-секретарь Джона Кеннеди. <���…> Стена вокруг дома в Корнише держит его в плену под страхом поражения — литературного и человеческого. Но затворничество, как заметил журналист Джонатан Ярдли, лишь усиливает магию его текстов, до сих пор продающихся гигантскими тиражами: 250 тысяч экземпляров в год; общий объем продаж — более 10 миллионов…”
Читать дальше
