Но в стихах Меламеда все наоборот. Единственная реальность — его жизнь. Важны не просто чувства и воспоминания, важна их достоверность. Если попытаться, стихи Меламеда можно легко расставить в хронологической последовательности реальных событий, личных и исторических.
Говорят, что поэт должен жить, как пишет. Но какую цену готов заплатить поэт, чтобы о нем так сказали? И мудро ли ждать от поэта, чтобы у него была какая-то особенная судьба? Под словом „особенная” обычно подразумевается „трагическая”. Хотеть быть трагическим поэтом — безумие, а быть им — тяжелый крест. Но именно такая, трагическая, судьба у Игоря Меламеда. Он ли ее выбрал, или она выбрала его…»
Григорий Ревзин (рубрика «Разговоры о нулевых»). Интервью Юрию Сапрыкину. — «Афиша», 2010, № 24 (288) .
Четырнадцать человек дали журналу интервью о «нулевых»: Борис Акунин, Сергей Шнуров, Илья Осколков-Ценципер, Василий Эсманов, Константин Эрнст, Олег Кашин, Леонид Парфенов, Михаил Галустян, Григорий Ревзин, Алексей Зимин, Ксения Собчак, Денис Симачев, Марат Гельман, Евгений Гришковец. О Ревзине сказано: «Своими текстами в „Коммерсанте” практически в одиночку внедрил в массовое сознание представления о современной архитектуре. Безжалостно критиковал лужковскую градостроительную политику. Один из умнейших авторов, пишущих на русском языке». Вот — два фрагмента.
«Меня развеселило, когда я прочитал „Стамбул” Памука, там он подробно описывает деревянные дворцы пашей на Босфоре, которые исчезают, и у них свое движение интеллектуалов, которые как-то об этом плачут. Когда вы сегодня гуляете по Стамбулу, вы не в состоянии себе представить, что там есть такие люди. Мы все знаем, кто такие турки, они очень способные, на всех языках разговаривают, прекрасные учителя по виндсерфингу, по параглайдингу, дубленки продают. А вот то, что там ходят такие Рустамы Рахматуллины и плачут, что дворцы рушатся, вообще в голову не приходит. При этом все чувства, которые он описывает, — такое ощущение, что это про нас написано. Это свойственно всем городам в рамках европейской цивилизации. Даже Венеция Бродского, описанная в „Набережной неисцелимых”, не похожа на ту Венецию, которую мы сегодня видим. 20 лет прошло — и все, по-другому устроены районы, нет больше разницы в населении между Дорсодуро и Гетто, притом что там вообще ничего нельзя менять. Профессиональная позиция заключается не в противостоянии изменениям, а в управлении изменениями. Но это требует высокой степени консенсуса общества по каким-то базовым вещам. Во-первых, нужно, чтобы профессионалы были, во-вторых, нужно, чтобы общество им доверяло, в-третьих, нужно, чтобы власти им доверяли. И тогда окажется, что можно найти компромиссные пути в каждом конкретном случае. У нас же крайние позиции со всех сторон. Со стороны девелоперов (участники организационного процесса в строительстве, работники на рынке недвижимости. — П. К. ) — „всю эту дрянь надо сносить и делать все заново, кроме открыточных памятников, которые повышают цену недвижимости”. Со стороны Архнадзора — „сохраняем все, и идите к чертовой матери”. В двухтысячные общество впало в анабиоз, денежным потоком, как Победоносцев говорил, „подморозили Россию”. Здесь именно такая ситуация, противостояние, законсервированное в очень ранней стадии, когда люди даже не начали думать о том, что надо договориваться. Они заснули и вяло продолжают бормотать свои крайне радикальные позиции. Ну, что поделать».
«Девяностые — двухтысячные — это время резкого упрощения культуры. Искусство довольно долго будет двигаться по пути гламуризации, то есть приспособления к тому меньшинству, которое в принципе способно его оценить».
В номере — немало «накопительных» собраний десятилетия — главные песни, фильмы и сцены из них и т. п. Константин Агунович подготовил «25 экспонатов нулевых»: № 22 — под названием «This is my body» Александра Косолапова (тут же и иллюстрация — изображение Христа у значка «Макдоналдса» и фраза, взятая «классиком соц-арта» из литургии. Приехав из США, классик с изумлением узнал, что «ирония не считывается». Далее (№ 25) идет фотография голого Олега Кулика на ошейнике. Последний «лот» — икона Святой Троицы письма Андрея Рублева в Третьяковке (с ехидным комментарием о споре музейщиков с церковью).
Ирина Роднянская. Бегом от Демиурга. — «Посев», 2010, № 12 .
Интереснейший (чуть ли не «приговорный») разбор романа Пелевина «Т».
Читать дальше
