Странно было бы предполагать, что на российско-украинской границе продвижение и развитие остановятся и замрут. Как же следует нам ко всему этому относиться? Можно долго говорить об особенностях российского исторического пути, но при всех условиях серьезная прививка европейских политических ценностей нам необходима. (Кстати, это прекрасно понимали русские цари классического имперского периода: от Екатерины Великой до Александра II.) Так, может, засунуть амбиции в карман и покорно учиться?
“Придите и научите нас”. Этот лишенный мелочного самолюбия призыв звучал в нашей истории неоднократно. Национальному характеру делают честь его открытость и широта, и лишь при своеобразном изводе патриотизма можно такого клича стыдиться. Есть и более элементарные черты, уже не специфически российские, а свойственные любому здоровому организму. Например: за сделанное добро нужно быть благодарным. Даже если отношения между сделавшим и принявшим его не сложились, не состоялись. Лишь полтора десятилетия назад Фонд Сороса помог тысячам ученых выжить, сохраниться в науке. На каждое параноидное размышление о цээрушных центрах, где анализируются указанные в грантах заголовки наших открытых, часто уже и опубликованных в западных журналах научных статей, — сколько набралось слов простой человеческой благодарности?
Переходя же к материям глобальным, нельзя не признать: отношения действительно не сложились. Опыт научения на сей раз полностью провалился. Итог оказался даже не по нулям: стороны вынесли из эксперимента окрепшие фобии, возросшие взаимные предубеждения и предрассудки.
Причин этому много. Чему, собственно, мы собирались учиться? И чему собирались нас научить? Под безлично-стертым ярлыком “демократия” мы и они имели в виду достаточно разные вещи. Россиянам была необходима свобода. Не будем рассуждать, что это такое: важнейшие понятия первичны, они даются не дефинициям, не разуму — а чувству. Достаточно посмотреть на фотографии того Августа, чтобы почувствовать, что означала тогда свобода для миллионов людей. Или вспомнить первые президентские выборы, в провинции они шли под еще почти не ослабевшим капээсэсовским прессом. Семьдесят лет люди в России были лишены свободы — открыто молиться, ездить по миру, выражать свои мнения, общаться, читать… Ну каково было доходчиво объяснять им прелести многопартийной системы, убеждать в неслыханных добродетелях процедурной демократии?
Люди рабской страны сказали, неотменяемо и твердо: нам нужна свобода. Но диалога с ними у обитателей развитого демократического мира получиться не могло. Даже очевидные вещи обычно отторгаются — если они противоречат привычкам и менталитету. Мне доводится подчас говорить на эти темы с людьми Запада — сочувствующими России, хорошо, по обычным меркам, знающими нашу страну. “Ну да, — вяло соглашаются они. — Ездить, читать, молиться… Но ведь все это у вас пятнадцать лет уже есть. Почему же вы не идете дальше?” И я без особого успеха пытаюсь разъяснить, что вот сами вы к нынешнему вашему положению — не будем уж спорить, условно примем его за идеал — шли не десятилетия, а долгие века…
А может быть, пропасть между нами и гораздо глубже. Сходясь в признании несомненной христианской ценности — свободы, — сколь далеко мы расходимся в требуемых методах реализации ее? Сколько раз говорено значительными умами: Россия — не партийная, не политическая страна. С этим не обязательно бездумно соглашаться. Но и бездумно отбрасывать такие соображения не лучше: писано все это не попусту, не с потолка.
Однако оставим рассуждения в стороне, посмотрим на дело проще. Хочет ли, не хочет Америка миру демократического добра — в любом случае надо ведь еще и уметь. “Продвижением и развитием демократии” Штаты активно занимаются более полувека. Каков же итог?
“Нулевой”, — отвечает стоящий на почве фактов апологет благодетельной гегемонии, наш автор. Обычно приводят два положительных примера — Германию и Японию после Второй мировой войны: под американской оккупацией они и сохранили самобытность, индивидуальное лицо и стали ведущими промышленными державами мира. Убедительно? Вовсе нет, возражает Фукуяма. “Данные примеры только вводили нас в заблуждение. Германия и Япония после 1945 г. стали образцовыми демократическими государствами, но они изначально были высокоразвитыми странами, там имелся крепкий каркас государственности, который по большей части не был разрушен в ходе войны”.
Читать дальше
